Читаем Спираль апокалипсиса полностью

Нет, лучше лежать дома на диване, размышляя, кто вылепил мир вокруг него и каков он на самом деле. Глупо бороться за место шириной в парту в институте после собственной смерти. Это всё бледная реальность. Ничто здесь не грело сердце. Руки остыли к сочинительству.

В здешней славе и в слове нет благодати.

Опыт смерти выветрил всю шелуху из башки. Высветил его обречённую, ущемлённую сущность и призвал к свободе. Довериться себе. Летать! Помнить о потустороннем мире, не подлаживаться под изменчивую жизнь. Приоткрылись тайны вечности – надо двигаться туда.

Но летать трудно. Разъела лень, и воля ослабела. Проще бросить всё, не доведя до результата. Закончат, кому положено. Смотрители.

Надо заняться чем-то другим. Переключиться на новое. Тебе станет хорошо и легко, как всякому дилетанту! Изобретёшь велосипед и полчаса ты гений! Да потом сверишься, разочаруешься в себе и поймёшь, сколько нужно усилий для настоящего открытия. А оно надо? Ради чего? Замкнуться на одной идее и не воспринимать сотни других? Так жизнь пройдёт. Глупо есть одно блюдо, когда кругом такое изобилие! Лучше всё попробовать, а одно – это ограничение, тюрьма, прощай свобода!

Да, сроки в жизни уже поджимали Диму. Пора определяться, годы бегут, а перемен к лучшему нет. Семья не получилась, она разложила его, как поэта и творца. Вылезли духовные пролежни. Зачем куда-то рваться? Не проще плыть по течению? Но когда подумал, что он – пустоцвет, это всерьёз встряхнуло. В нём проснулся творец, и скинул его с дивана.

Вот он и пришёл в киношколу, изменив судьбу. Сразу ощутил себя канатоходцем над пропастью. Ноги дрожат, голова не соображает. Вдали – узкий проход к лонже безопасности.

Начинать восхождение на вершину искусства с падения не хотелось. Хватит ли сил вскарабкаться потом? Проще сразу запрыгнуть со сценарием Сони на гору. В литературе избраннику не везло. Те, кто занимался им, не предусмотрели успеха в сочинительстве. Никто не знал Диму. Ни одного его произведения не опубликовали.

Может, смотрители специально отвлекают? Решили больше не застраивать внешнее пространство да атаковать его изнутри с помощью этой ручки. Переквалифицировались из опекунов в палачи.

Дима ещё раз глянул на спираль, встал, без спроса вышел за дверь.

От Виталия не ускользнуло странное поведение приятеля. Он заметил, как внимательно за ним наблюдали Соня и Гурий Иванович.

Дима задумался около урны, дымящейся от непотушенных окурков. Плеча мягко коснулась рука Надежды. Он спрятал ручку в карман. В этой абитуриентке ощущалась скрытая сила. Энергию экскаватором не вычерпать. Поступала сразу на художественный, актёрский и сценарный. Она напором гипнотизировала приёмную комиссию и без проблем проходила тур за туром.

Он повсюду ощущал её дыхание. Оборачиваясь, натыкался на взгляд девушки, не пропускавшей ни одного его движения.

«Может, она возглавляет отдел по строительству вокруг меня Вселенской Перемены? – пришло ему в голову. – Специально трётся поблизости. Как будто глаз положила на эту дьявольскую спираль».

Дима обрадовался своему открытию и отсалютовал Наде:

– Боги в отношении меня имеют особый план!

Создатель, замышляя её проект, не парился и скопировал внутреннюю схему с Сони. Потом спохватился и изменил дизайн. Надя получилась грудастая, губастая, с профилем матроны и косою Матрёны – классическая русская женщина. Подобные экземпляры невероятно живучи, из всех передряг на Земле выезжают на белом коне. К этому обязывало биологическое образование, которым она гордилась. Любила щеголять научными словечками.

Дима вначале спокойно относился к Наде, но позже потянулся к ней. Соединение рассудочного и художественного в молодой интеллектуалке привлекло парня. Лавры новой Натальи Бехтеревой2 или, на худой конец, Хеди Ламарр3 не оставили равнодушным. Заинтересовал исследовательский подход девушки к своему чувству. Она не жеманилась и прямо называла физические реакции, «стимулируемые в теле внезапной симпатией». Наука и секс плавно перетекали друг в друга.

Её же к нему влекло, как красную рыбу на нерестилище. Ориентировалась по знакам. Перед знакомством Надя несколько раз встречала людей похожих на Диму. Сначала в кинофильмах, затем в метро, потом его двойники на улицах заговаривали о пустяках, что-то спрашивали. В конце концов, он лично приплыл к ней. Здесь и следовало метать икру.

Парень очень кого-то напоминал. Из антропологии она знала, что люди сходятся, нюхая, щупая и пробуя на язык. Надя сама пригласила его в кафе обсудить будущие экзамены по этюду и рецензии на фильм. Там сорвала с головы парня волосок и провела генетический анализ.

Этот жест, как ни странно, продвинул дальше сюжет у Димы. В памяти замаячили смутные ходы. Как будто уже услышал или читал о них. Некоторые места обладают душой. Может, Надя имеет к нему отношение? Литература просто управляла жизнью! Почему Надя не на экзамене? Что она хочет? Который раз подходит и многозначительно сопит!

Вскоре она сообщила о результатах экспертизы:

– Комбинация наших генов даст прекрасного ребёночка!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары