Спираль зла

Хорошо известный прием: при задержании самые опытные и закаленные старались нанести себе какой-нибудь ущерб: синяки, ушибы, даже переломы, чтобы имелся повод подать жалобу на полицию. Сервас почувствовал, что теряет присутствие духа.

– Поберегите слюну, – раздраженно сказал он, застегивая на ней второй браслет.

Скандалистку подняли на ноги. Она орала и плевалась, и один плевок пролетел возле самой щеки Мартена. Пока ее тащили к машине, Виктория упиралась ногами, рычала, шипела и отбивалась.

– Мои гуси отъедят вам задницы! – прибегла она к последнему аргументу.

Сервас весь вспотел. От ее неистовых взбрыкиваний у него болели запястья и фаланги пальцев. Он посмотрел на Венсана, который приглаживал волосы, прежде чем сесть за руль, и не смог удержаться от улыбки – вспомнил, что, когда еще только-только поступил на службу, на его заместителе всегда были только брендовые вещи, а прядь волос на лбу очень его молодила и шла ему. И он тщательно причесывался, что вызывало насмешки у старшего поколения, привыкшего, что полицейские должны выглядеть брутально. Зато теперь у Венсана был вид бойца, обращенного в бегство. Такова жизнь: в битве со временем еще никто не побеждал.

Садясь в машину, Мартен понял, что спина у него мокрая насквозь. Венсан тронул машину с места. Сейчас было бесполезно просить его ехать быстрее. Его заместитель нервничал. Он ловко обходил все колдобины на дороге, а подчас шел напролом, заставляя всех подпрыгивать на своих сиденьях.

– Хотите знать, кто убил моего брата? – вдруг раздался с заднего сиденья резкий голос Виктории дю Вельц.

Сервас обернулся. Женщина уже начала успокаиваться, хотя лицо после возни в зарослях рапса все еще было красным, а по виску катилась капля пота. И говорила она медленнее и спокойнее. Уставилась прямо в глаза Серваса, и в ее взгляде горела чистейшая ненависть. Но определить, кто являлся объектом этой ненависти, было невозможно.

– Это проклятое кино его сгубило…

16

– Подъем.

В ее сон вторгся чей-то голос. Властный голос.

– Просыпайтесь, пора…

Голос проник в ее сознание и звучал где-то между сном и явью, как жидкость, которую каждым капилляром впитывает промокашка.

Жюдит приоткрыла один глаз. Утренний свет что-то загораживало.

На нее испытующе глядели два глаза. Они были близко. Слишком близко.

Она быстро, извиваясь, отползла к изголовью кровати. Над ней склонилось безобразное лицо Морбюса Делакруа.

– Что вы здесь делаете? – спросила Жюдит.

– Разве вы не видите? Бужу вас. Поднимайтесь. Ну вы и соня… Уже десять утра.

– Сколько?

Она взглянула на время у себя в телефоне.

– Это все горный воздух, – прокомментировал Делакруа, улыбаясь. – Собирайтесь. Через десять минут я отвезу вас в город. У нас сегодня вечером гости, и я должен отдать кое-какие распоряжения.

Он уже подошел к двери.

– В город?

– В Парадиз. Восемь тысяч четыреста семь жителей, единственный город в этой долине. Не переживайте, мы всю дорогу сможем говорить о кинематографе, а во второй половине дня я буду к вашим услугам.

И режиссер быстро вышел.

Жюдит перевела дух. Интересно, сколько времени он провел в комнате, глядя на нее спящую?

* * *

Делакруа вел машину, рискуя свернуть себе шею на извилистой дороге, и Жюдит всякий раз пугалась, когда они входили в очередной вираж и внизу между деревьев открывалась долина. Мало того, его старенький «Мегари», казалось, вот-вот рассыплется на части: он дрожал, скрипел и опасно кренился при каждом повороте, прижимая Жюдит к дверце.

Они миновали крутой склон, обрывавшийся в долину, и им открылся пейзаж с черными пихтами, кленами, буками и лиственницами. Волосы Жюдит шевелил ветер, и тот же ветер доносил до них запахи замусоренных подлесков.

– Вам страшно? – Режиссер повысил голос, чтобы перекрыть шум ветра и мотора.

– Что?

– Я все время вытворяю что-нибудь кошмарное и пугающее, а вы? Стоит только мне расслабиться, и ужас толкнет меня к экрану, – продолжал он, не дожидаясь ответа и слишком быстро проходя следующий вираж. – Ужас для меня – отвлекающий маневр, чтобы победить собственные страхи.

Он отвел глаза от дороги, чтобы посмотреть на Жюдит, и она с трудом удержалась, чтобы не напомнить ему о следующем вираже.

– Марио Бава говорил о чем-то подобном. Бава снял несколько хороших фильмов, но для шедевра он был слишком скромен. Высот достигают только гордецы из гордецов.

– Кто, например?

Тут раздался громкий пушечный выстрел, от которого задрожало даже небо, не говоря уже об окрестных горах, отразивших раскаты эха.

– Дрейер. Бергман. Брессон. Клузо. Уайлдер. Лин. Кубрик. Хитч… Не смешите меня. Вы прекрасно поняли, что я хочу сказать.

«Делакруа? – подумала Жюдит. – Ведь ты включил себя в этот список? Бьюсь об заклад, что включил».

От бешеной езды ветер свистел в ушах. Она сообразила, что он не назвал ни одного режиссера, родившегося после 1930 года. Делакруа родился в 1976 году.

Жюдит подняла глаза и посмотрела на потемневшее небо вдали за горами. Облака снова заняли угрожающую позицию. Значит, скоро пойдет дождь.