Списанная

Длинный кнут из ледяного крошева хлестанул по лицу. Второй удар пришелся в грудь. Порывом ветра «старика» бросило под машину. Едва не задев затылком угол железного ящика сбоку цистерны, он судорожно ухватился за горловину бензобака. Сквозь тонкие дырявые рукавицы ладони обожгло металлом. Удары ветра сыпались со всех сторон. И когда он добрался до бампера, во всем теле сохранился единственный кусочек тепла — под сердцем. Этот очаг жизни заставлял шевелить одеревеневшими руками и ногами. Конец заводной рукоятки воткнулся в храповик. Просунув кисть между утеплителем и решеткой облицовки, «старик» потрогал радиатор. Но пальцы ничего не чувствовали. И тогда он, замирая от мысли, что вода и масло уже замерзли, собрал все силы и дернул рукоятку на себя. Маховик провернулся. Это придало уверенности, вызвало слабую волну тепла, которая прокатилась по всему телу. «Старик» вытоптал небольшой пятачок в неглубоком и сухом, как сода, снегу и снова взялся за рукоятку. После нескольких кругов двигатель чихнул. Сильная отдача едва не вышибла руку из плечевого сустава.

— Подкачай, подкачай, — морщась от боли, крикнул в ветер «старик».

Минут через десять двигатель чихнул еще раз и надолго замолчал. «Старик» проделал обратное расстояние до кабины, рванул дверцу на себя:

— Я тебе говорю, подкачай! Оглох… твою мать?

— Я ка-качаю…

«Старик» содрал налипшие на брови сосульки, скользнул взглядом вниз. Сапог «салаги» упирался в выступ в полу кабины.

— Ты что, сволочь, делаешь? Где педаль, а?

— Я н-ничего не ч-чувствую, — пролепетал напарник.

— Шевелись… Заведем машину — отогреемся, не заведем — хана.

«Старик» снял сапог «салаги» с выступа, поставил его на педаль акселератора. Горячей от рукоятки ладонью ощутил, что кирза превратилась в промороженную насквозь жестянку.

— Нажимай, брат. Дави. Мне полгода до дембеля.

— Я н-нажи…

Скрипнув зубами, «старик» захлопнул кабину и снова окунулся в снежную круговерть. Казалось, машина упала на дно глубокого омута, в котором и сверху, и снизу, со всех сторон били ключи. Они ворочали массами тугого, как вода, воздуха, бросая попавшее в него из стороны в сторону, вверх и вниз. Не давая ни всплыть, ни утонуть. С каждой минутой непроглядная тьма сгущалась все сильнее.

Двигатель ахнул громким выхлопом. Затем еще раз. И, набирая обороты, заработал, сотрясая машину крупной нервной дрожью.

— Отпусти чуть! Отпусти! — выдергивая рукоятку, крикнул «старик».

Но двигатель, как запущенная турбина в реактивном самолете, продолжал наращивать мощность, словно решил пойти вразнос. «Старик» бросился к кабине. Отшвырнув «салагу» в угол, прыгнул на сидение, торопливо поймал ногой педаль акселератора.

— Живе-ем, — чувствуя, как из печки ворвались первые струи теплого воздуха, зло оскалился он. — Не в таких кабаках бывали.

— А к-куда ехать? — промычал «салага».

— Эге-е. Не весна, когда грязь по яйца. Зимой в степи — как на Красной площади по брусчатке.

— А с-солончаки?

— Солончаки только дураков да пьяных с концами затягивают. Мы же не по казашкам шастаем.

«Старик» нахмурился. Закурив, щелкнул тумблером на щитке приборов. Под потолком кабины загорелся матовый плафон. Покосившись на «салагу», бросил красные руки на руль. Включил дворники. Не услышав обычного шороха, понял, что на стеклах образовался толстый пласт льда.

— Сейчас ледок сколем и — до первого фонаря, — вытаскивая из бардачка отвертку, успокоил он. — А ну покажи, что там у тебя?

«Салага» отозвался долгим стоном. «Старик» поднял его ноги на сидение, с трудом снял один из сапогов. С треском размотал промерзшую насквозь портянку, словно отодрал широкий кусок изоляционной ленты. Ступня и щиколотка были белыми, гипсовыми. «Салага» промычал что-то сквозь зубы и закрыл глаза. По пухлым, почти детским щекам, по синим губам пробегали гримасы боли. «Старик» с силой надавил пальцем на кожу. Она была твердой. Небольшое углубление не затянулось. Взяв горсть наметенного в кабину снега, он начал растирать ступню.

— Терпи, дорогой. Сейчас будет легче.

Напарник никак не отреагировал на это действие. Выдержав долгую паузу, он заговорил, помыкивая, подергивая подбородком:

— Мне мать шерстяные носки положила. «Покупатели» на призывном не отобрали, после бани все цело осталось. Уже присягу приняли, направление в техбат получили, и то сержанты при шмоне отдали, — он перевел дыхание и с обидой в голосе закончил: — А в роте старшина конфисковал. Сказал, что гражданские вещи носить не положено.

— Да с-сука он, этот старшина. Насквозь гнилой, — едва сдерживая ярость, погонял по скулам желваки «старик». — Откопал в каптерке два левых валенка пятьдесят растоптанного размера. Доберетесь, мол. Больше никаких нету.

«Салага» неожиданно вскрикнул, дернулся назад. На подъеме ступни неторопливо начало расползаться розовое пятно.

— Скрипи зубами, кореш. Матерись, но терпи. — Захватив новую горсть сухого жгучего снега, рассыпал его по ноге «старик». — Иначе костыли обеспечены.

— Ы-ын-н-х… Как пилой по живому. А до этого деревянная была. Только в середку будто кто железный штырь вбил.

— Значит, отходить начала. А вторая как?