Подхватываю под упругие ягодицы, в которые тут же упирается мой член, давно изнывающий по этому телу. Оглаживаю и сминаю полушария, проникая кончиками пальцев ближе к центру удовольствия, пока лишь с краю, легонько поглаживая аккуратные складочки.
И не прекращаю целовать, не в силах оторваться от давно желанного рта, исследовать который так упоительно. Принцесса крепче обвивает меня ногами, вцепляясь в плечи так, словно боится, что сбегу, выгибаясь и подрагивая от каждого движения. А ещё тихонечко постанывая.
Сладкая, какая сладкая! Её небольшая грудь с камушками сморщившихся от воды и желания сосков, прижимается к моей, скользя изгибами. Хочется осязать её всю, сминая, сжимая до криков — моих и Сашкиных.
Проникаю пальцами в узенькую щель, вырывая сладкое «Ох!» из ее груди. Заглядываю в подернутые поволокой желания глаза, на миг оставляя в покое её губы.
— Не могу больше, моя искусительница, — хриплю, словно на горло накинули удавку. Вот только сопротивляться этому ласковому убийце нет сил.
— Так не тяни… — не менее хриплое.
— Напросилась! — почти угрожаю я, в ответ получая чувствительный укус в шею.
Ну всё!
Слегка приподнимаю Принцессу, направляя член ко входу, легкое надавливание, не прекращая смотреть в глаза моему желанному наваждению. Я вижу, как расширились ее зрачки, отражая свет далекой луны, чувствую, как ещё крепче сжимаются пальчики…
Толкаюсь в узкую сладость, сходя с ума от ощущений.
Боги, да я так не продержусь долго — такой позор! Потом же придется искупать в десятерном размере!
Да хоть в стократном с нею…
Шиплю, прикусывая ее куда-то в район ключицы.
— Дан! Да-да, пожалуйста…. — полустон, полупросьба.
Ну, как тут не откликнуться? Я честно стараюсь быть нежным, но хватает ненадолго. Такую податливую и отзывчивую хочется поглотить всю, без остатка. И вскоре я срываюсь на бешеный темп, уверенно чувствуя, как моя любовница вторит каждому движению, отдаваясь с такой жадностью…
Финал — как взрыв, сносящий мозг к тем самым демонам.
Ещё один поцелуй, уже нежно, и на берег.
На руках, словно пушинку. Уставшую, измотанную и зацелованную.
А там ночь — черная, теплая. Далекое пение чужого праздника.
И трава, такая мягкая и чуть влажная от росы — как раз, чтобы остужать разгоряченные страстью тела.
Не сильно. Лишь настолько, чтобы следующий раунд оказался длиннее.
А ещё чувственнее.
До самого рассвета, который пришел в Замирье так скоро — ночь на Семик коротка! И ее всегда мало — так говорила Сашенька.