У меня перехватило горло, когда я осознала, что натворила. Ник был всем для меня. Я не считала его чудовищем даже после всего содеянного им. И не считала себя абсолютно невиновной. И тут вдруг бросаю его на растерзание… ради чего? Ради того, чтобы угодить ученическому совету? Чтобы поладить с людьми, которые всего лишь месяцы назад смеялись, когда Крис позорил Ника, а Кристи Брутер обзывала меня Сестрой смерти? Чтобы выставить себя в хорошем свете перед Джессикой Кэмпбелл, в то время как я даже не знаю, изменилась она или по-прежнему ненавидит меня? А может, я на самом деле поверила в это? В то что мы с Ником не жертвы, а злостные преступники? Или я боюсь признаться в этом самой себе и мой страх обрел голос?
В душе что-то резко и ощутимо сдвинулось. Я словно разделилась на двух разных Валери – одну до и другую после стрельбы. И это не укладывалось в голове.
– Мне пора, – вскочила я. Сидеть тут дальше и принимать чужую сторону, предавая Ника, я больше не могла. – Меня ждет мама.
Схватив учебники, я кинулась к двери. Слава богу, я позвонила ей и попросила приехать за мной в обычное время – на всякий случай, если вдруг струшу и не пойду на встречу ученического совета. Ну хоть раз мамино недоверие сыграет мне на руку и она будет ждать меня у школы, покусывая ногти и беспокойно поглядывая на окна.
Я ни о чем не думала, пока не оказалась в безопасности в маминой машине. Ни на миг не остановилась, пока не плюхнулась на переднее сиденье и не отгородилась закрытой дверцей от школы и ученического совета.
– Поехали, – сказала я маме. – Поехали домой.
– Что случилось? – спросила она. – Что происходит? Что там случилось, Валери?
– Собрание закончилось, – закрыла я глаза. – Едем уже наконец.
– Но почему из школы выбежала та девушка? Господи, Валери, почему она бежит?
Я открыла глаза и посмотрела в окно. К машине неслась Джессика.
– Едем! – закричала я. – Мам, едем!
Мама так газанула, что взвизгнули шины. Мы вылетели с парковки. Джессика в зеркале заднего вида становилась все меньше и меньше. Стоя на тротуаре, где всего лишь мгновение назад находилось мое окно, она тоже смотрела, как мы становимся меньше.
– Боже, Валери, что случилось? Что-нибудь случилось? О боже, пожалуйста, скажи, что ничего не случилось. Я не выдержу, если случится что-нибудь еще.
Я не ответила. И только почувствовав влагу на подбородке и смахнув ее ладонью, поняла, что ответить мне мешают рыдания.
Через несколько минут мы въехали на подъездную дорожку дома. Когда мама остановилась, чтобы поднять гаражную дверь, я выскочила из машины, поднырнула под дверь и бросилась через гараж в дом. Где-то на середине лестницы я услышала мамины крики в кухне:
– Доктора Хилера, будьте добры! Да, это срочно, черт вас побери!
После собрания ученического совета мама заставила секретаршу доктора Хилера впихнуть нас в его график.
– Твоя мама сказала, что с собрания ты вышла расстроенной, Вал, – сказал доктор Хилер.
Я еще даже сесть на диван не успела. И мне послышались в его голосе нотки раздражения. Может, из-за меня ему придется задержаться на работе, а его жене – поддерживать ужин горячим в духовке. И его детишки будут сидеть у камина, ожидая, когда папа придет и поиграет с ними в ковбоев или индейцев. Именно такой мне всегда представляется личная жизнь доктора Хилера – как из пятидесятых, покиношному идеальной, с терпеливой и любящей семьей и отсутствием личных проблем.
– Да, – кивнула я, – но ничего критичного не произошло.
– Ты уверена? Твоя мама сказала, за тобой кто-то бежал. Что-то случилось?