Список войны (сборник)

Пока разведчиков не было, в клуне успели поселиться другие люди – трофейщики, им понравилось мягкое сено и автономное расположение, дающее независимость от начальства. Кот Пердунок, встретивший незваных гостей протестующими воплями, из клуни был немедленно изгнан, отчаянное желание Пердунка задержаться хотя бы на немного, было ликвидировано ударом сапога под пятую точку, увенчанную роскошным пыльным хвостом – сделал это старший группы трофейщиков, подпоясанный добротным командирским ремнём: поддел он Пердунка носком сапога и кот унёсся по воздуху за изгородь.

Едва разведчики появились у клуни, как Пердунок поспешил выкатиться навстречу и рассказал обо всём – на своём кошачьем языке, естественно, но разведчики хорошо поняли его и на кошачьем.

– Вот гад, этот кривоногий, – Охворостов выругался. – Жаль, старший лейтенант наш в штабе задерживается… Ладно, кот, не горюй, зло будет наказано, справедливость восторжествует. – Старшина нагнулся, погладил Пердунка. Тот быстро успокоился и победно задрал хвост вверх.

У изгороди валялись вещи разведчиков, выброшенные из клуни – вещи эти кот охранял старательно. Старшина удручённо поскрёб пальцем затылок.

– Ни дна у людей нет, ни покрышки… И уж тем более – совести.

На двери клуни болтался замок – новенький, трофейный, украшенный блестящими латунными заклёпками, – повесили гости незваные, на чердак вела приставная лестница. Скособоченная дверца чердака была наполовину открыта.

– Эй, славяне! – позвал старшина новых постояльцев вполне доброжелательно, – впрочем, сохранял он этот тон с трудом. – Выгляньте кто-нибудь!

В ответ – тишина, ну, хоть бы царапанье какое-нибудь раздалось, писк, кряхтенье, лай, мяуканье, свист, шипенье, но нет, лишь маленькая птичка села на слом крыши, протенькала что-то умиротворённо и исчезла.

– Славяне! – вновь позвал Охворостов, прислушался – не отзовётся ли кто, и когда никто не отозвался, носком сапога поддел ком земли, поймал его с лёту в чердачную дверь. Ком всадился в ребро дверцы, рассыпался на мелкие крошки, обдал стоявших внизу разведчиков земляным горохом.

На этот раз подействовало. На чердаке кто-то зашевелился, закашлял, в приоткрытую дверцу высунулся ствол немецкого автомата и над головами разведчиков засвистели пули.

Старшина поспешно отпрыгнул в сторону. Разведчики также кинулись от клуни врассыпную, кто куда – не хватало ещё у себя дома пулю поймать.

– Ах ты, с-сука, – выругался старшина, прижался спиной к стенке клуни. – Арсюха, у тебя дымовые шашки в «сидоре» имеются?

– Имеются. Две штуки…

– Кинь-ка мне одну.

Коновалов достал из мешка, висевшего у него на плече, дымовую шашку, похожую на обычную консервную банку, перебросил старшине, тот ловко поймал банку, проткнул её с двух сторон ножом, подождал, когда шашка заискрится, раскочегарится, начнёт давать дым и в приоткрытую дверцу швырнул на чердак клуни.

Шашка влетала в тёмное помещение, будто космическая ракета, с трескучим шипением.

Несколько мгновений на чердаке было тихо – ни стука, ни грюка, только лёгкий дымок валил из приоткрытой дверцы, потом раздался отборный мат и вновь протрещала длинная неэкономная очередь.

– Эй, козлы! – прокричал старшина, продолжая прижиматься спиной к стенке клуни. – Счас я вам вторую шашку подброшу, чтобы теплее было… А ну, вываливайтесь из клуни! Вы заняли чужую территорию!

На чердачном этаже клуни раздался кашель, дверца, отодвинутая чьим-то громоздким сапогом, распахнулась во всю ширь, из раздвига повалил дым.

– Душегубы! – прекратив кашлять, прохрипел невидимый человек. – Под трибунал пойдёте!

– А за автоматную стрельбу в тылу разве не положено никакого трибунала? – старшина вновь возмущённо выматерился.

– Под трибунал, под трибунал… – продолжал хрипеть неведомый вояка. – Я вам устрою за милую душу…

В проёме чердачной двери показался широкий зад, обтянутый добротными офицерскими штанами-галифе, потом перекладину лесенки начала нащупывать нога в хорошо начищенном сапоге.

На землю сполз плотный щекастый человек с петлицами младшего лейтенанта, следом за ним – деваха в солдатской гимнастёрке и длинной бесформенной юбке с отвисшим задом. Старшина удивлённо присвистнул! Произнёс громко, с выражением:

– М-да-а-а…

– Не м-да, а боец вверенного мне подразделения, – взъярился младший лейтенант. – И прошу не путать это с разными «шурами-мурами». Понятно?

– Понятно, – произнёс старшина с ехидцей, невольно проникшей в его голос, – только непонятно, младшой, как и за что ты упечёшь меня под трибунал.

– А это уж моё дело, – огрызнулся трофейщик, – было бы шея, а хомут мы на неё всегда нахлобучим. Понятно? И прошу мне не тыкать!

– Да пожалуйста, – хмыкнул старшина издевательски.

Следом с чердака скатился сержант с отёчным лицом, украшенным увесистым синяком и двумя автоматами, перекинутыми через шею, своим и командирским.

– Андрющенко, немедленно арестовать наглецов! – рявкнул на отёчного сержанта младший лейтенант.

– Кхе! – призывно кашлянул в кулак старшина и в то же мгновение отёчный сержант оказался лежащим на земле с плотно прижатыми к бокам руками – можно было вязать, как пленного немца. Оба автомата валялись неподалёку. Младший лейтенант также корячился на земле, кряхтел, выплевывая изо рта сгустки слюны и давась сохлым козьим горохом.

– За всё рассчитаюсь, – выбил он из себя с очередным плевком, – сполна!

– Слепой сказал: «Посмотрим!» – хмыкнул старшина и вновь поднёс к его носу кулак: – Кхе!

Прошло ещё несколько мгновений, и трофейщики очутились за изгородью. Младший лейтенант отряхнул свои роскошные штаны.

– Берегись, старшина, – угрюмым голосом предупредил он, – я тебе по всем параграфам счёт выставлю!

– Для начала тебе ещё надо будет объясниться с моим командиром, – старшина привычно хмыкнул, – а уж потом мы будем объясняться с твоим. Соломин, выдай гражданам тыловикам ихние манатки.

Соломин проворно поднялся по лестнице на чердак, откуда продолжал сочиться дым, уже заметно ослабший, вышвырнул несколько мешков, набитых барахлом, высунулся в дверь:

– Верхний этаж свободен от посторонних предметов.

– Ну а с нижним мы вообще справимся подручными средствами, – старшина перекинул мешки с барахлом, затем стянул с плеча верный автомат ППШ, приладился и ловко, одним ударом приклада сшиб с клуни нарядный трофейный замок. Сделал рукой широкий приглашающий жест: – Битте-дритте, славяне!

Клуня также была забита мешками, старшина насчитал их целых двадцать, озадаченно поскрёб пальцами затылок. Соломин сделал то же самое:

– Не дай бог чего-нибудь пропадёт! Тогда нас на котлеты пустят.

Старшина покосился на изгородь: как там трофейщики? Всё продолжают воздух сотрясать или уже успокоились? А трофейщиков уже и след простыл. Вместе с мешками и сонной девахой. Ловко они научились покидать «поле боя» – будто духи бестелесные. А ведь этот младший лейтенант, видевший немцев только окочурившимися, да ещё, может быть, в колонне пленных, действительно может иметь в штабе какого-нибудь знакомого подполковника, падкого до трофейного добра, и тот за штуку немецкого сукна или позолоченный эсесовский кортик может запросто навалиться на разведчиков всей тушей.

Впрочем, старший лейтенант Горшков тоже не лыком шит – у него также свой знакомый подполковник есть.

Мешки трофейщиков без всякой опаски выволокли во двор и заняли прежние, уже освободившиеся места. Старшина беспечно прыгнул на ворох сена, вытянулся на нём с молодым хрустом, закинул руки за голову: хорошо быть дома!

Мустафа занял место недалеко от Охворостова, кинул в изголовье «сидор», в котором не было больше ни одной консервной банки – всё выставил на «прописку» – и очень скоро провалился в сон.

Снился ему лагерь, те самые светлые минуты, когда раздавали хлеб и в руках оказывалась вкусно пахнущая, приятно-тяжёлая пайка, снилось бронзовое тускловатое солнышко, заползающее за косой край земли и что-то ещё, кажется, кони, точнее – топот их, самих коней не было, а был отчётливо слышен их недалёкий дробные топот, – вот этот топот и снился Мустафе.

И настолько крепок был его сон, что он не услышал, как в клуне появился старший лейтенант, обвёл усталым взглядом людей, остановился на Мустафе и спросил неожиданно:

– Ну как, старшина, годится нам Мустафа, али как? Как считаешь?

– Нормальный мужик. Обучим кое-чему и можно будет пускать в самостоятельную разведку.

– Я тоже так считаю. Забили это дело, Егор Сергеевич. А чего тут у вас с барахольщиками произошло?

– С трофейщиками? Вы и это уже знаете? – брови у старшины сложились удивлённым домиком.

– Ворона в клюве принесла.

– То-то их толстозадый предводитель грозил нам…

– Он свою угрозу выполнил, даже успел накатать на нас телегу, но на его несчастье в штабе оказался начальник разведки корпуса и всё поставил на свои места – барахольщикам даже извиняться пришлось…

– Это хорошо, товарищ командир, – старшина потёр руки, – это мне очень нравится.

– Да и толстяк этот, гауптман, тоже оказался ценным кадром. Всех, кто брал его, велено представить к медалям.

– Отличная новость, товарищ старший лейтенант! – Охворостов проверил пуговицы на гимнастёрке – все ли на месте, застегнул воротник, отряхнулся, сбивая с себя остья сена. – Отлучиться разрешите, товарищ старший лейтенант!

– Это куда же? – Горшков сощурился.

– В штаб!

Старший лейтенант вспомнил девушек-связисток, синеглазую Асю и позавидовал Охворостову, простоте его отношений с дамским полом, – сам он так не умел, робел…

– Давай, старшина, имеешь право!

Старшина сдвинул складки под ремнём гимнастёрки назад, браво выпятил грудь – выглядел он на все «сто».

– Товарищ командир, осмелюсь доложить…

– Ну!

– У меня сегодня день рождения.

Горшков присвистнул удивлённо: совсем забыл на войне, что существуют такие простые штатские штуки, как дни рождения. Господи, да это же совсем из другой жизни, которой уже нет… Проговорил тихо – у него даже голос сел:

– Ох, старшина! Чего же мне тебе подарить?

– Ничего не надо, товарищ старший лейтенант, главное, чтобы вы сами были – это раз, и два – давайте пригласим к нам связисток… Снова. А?

– А почему бы и не пригласить?

– Есть пригласить связисток! – лицо старшины засияло удовлетворённо.

Старший лейтенант позавидовал лихой молодцеватости подчинённого и, устало выплёскивая его из головы, расслабленно опустился на сено, закрыл глаза. Когда открыл – старшины уже не было, он будто растаял.

Хотелось спать. Горшков вновь закрыл глаза и в то же мгновение провалился в тяжёлый непрозрачный сон, – что-то в странном сне этом ухало, колотилось, скрежетало, ворочалось, вызывало беспокойство… У Мустафы сон был один, у старшего лейтенанта – другой. Очнулся Горшков от того, что почувствовал чей-то взгляд. Открыл глаза – Мустафа сидит рядом и внимательно смотрит на него.

– Ты чего, Мустафа?

– Да вот, прокручиваю в мозгу всё, что видел, когда на той стороне были.

– Ну и что?

– Достойное это дело – разведка.

– Без разведки войны не бывает, Мустафа. Всё хотел спросить тебя, да как-то недосуг было, то одно мешало, то другое – ты раньше в армии служил?

– Было дело, товарищ старший лейтенант. Не всё же время я за колючей проволокой сидел.

– В каких частях тянул лямку?

– В пограничных.

Горшков невольно поцецекал языком:

– Неплохо. А как же потом докатился де жизни такой? – старший лейтенант сложил из пальцев решётку.

– Было дело, товарищ командир, – Мустафа вздохнул с досадой – не хотелось ему вспоминать прошлое, – было. По молодости, да по глупости.

– Всё правильно, Мустафа. Каждый из нас бывает и молод и глуп… Даже в старости.