Сплетая рассвет

– Я могу, – выпалила я в ту же секунду, как императорский чиновник открыл рот. – Я знаю отцовское ремесло. Платье леди Тайнак было сделано мной.

Отец повернулся ко мне.

– Майя!

– Я умею шить, – не унималась я. – Лучше, чем кто-либо другой, – сделала шаг к сушилке. На ней висели роскошно расшитые рулоны, над которыми я трудилась неделями и месяцами. – Просто взгляните на мою работу…

Папа предостерегающе покачал головой.

– Его императорское величество дал четкие указания, – ответил мужчина, шмыгнув носом. – Привезти мастера-портного из семьи Тамарин в Летний дворец. Девушка не может стать мастером.

Отец сжал кулаки. А затем произнес самым твердым голосом, который я слышала от него в последние месяцы:

– Кто вы такой, чтобы говорить мне, кто мастер моего ремесла?

Евнух надул грудь.

– Я – министр Лорса из министерства культуры его императорского величества.

– И с каких пор министры выполняют роль посыльных?

– Вы слишком высокого о себе мнения, мастер Тамарин, – ответил Лорса ледяным тоном. – Я пришел к вам лишь потому, что мастер-портной Диньмар из Гансуня болен. Может, когда-то ваша работа и пользовалась большим уважением, но годы, потраченные на эль и вино, осквернили доброе имя вашей семьи. Если бы не рекомендации лорда Тайнака, меня бы вообще здесь не было.

Я больше не могла этого терпеть.

– Вы не имеете права так с ним разговаривать!

– Майя, Майя. – Отец опустил руку мне на плечо. – В задней части лавочки много вещей, которые нужно заштопать.

Таким образом он меня прогонял. Я стиснула зубы, развернулась и, кинув на императорского гонца последний сердитый взгляд, очень медленно вышла.

– Моя карета будет ждать на улице Йянамэр, – сказал Лорса. – Если вы или один из ваших сыновей не явитесь к завтрашнему утру, мне придется сделать это щедрое предложение кому-нибудь другому. Сомневаюсь, что ваша скромная лавочка переживет позор от отказа служить императору.

С этими словами он развернулся на пятках и ушел.

– Отец! – Я кинулась к нему сразу же, как закрылась дверь. – Ты не можешь поехать.

– Приказ императора тоже нельзя игнорировать.

– Это приглашение, – возразила я. – А не приказ.

– Так его сформулировали. Но я знаю, что произойдет, если мы его проигнорируем. – Папа вздохнул. – Распространится молва, что мы не подчинились императорскому велению. В лавочку больше никто не придет, и мы все потеряем.

Он прав. Дело не только в деньгах или чести – это принудительное приглашение. Как призыв сражаться в Пятизимней войне. Теперь, когда она окончена, императору нужно показать всему остальному миру, что Аланди в порядке. И сделает он это, наняв лучших мастеров во всех сферах: музыкантов, портных, художников. Не жалея средств. Это приглашение – большая честь. И я не могла от него оказаться.

Я ничего не ответила. Отец был не в той форме, чтобы ехать во дворец, не говоря уж о том, чтобы стать новым портным императора. А Кетон… Кетон не мог сделать даже простейшие стежки – куда ему шить наряды, достойные императорского двора?

Но я? Я знала, что способна на это. Мне хотелось стать портнихой императора.

Я пошла к себе в комнату и оттерла рукавом пятна на зеркале, чтобы окинуть себя критичным взглядом. Честным.

Отец всегда говорил, что я больше похожа на маму, чем на него. Я никогда ему не верила. Прямой нос, большие и круглые глаза, полные губы – да, они достались мне от матери. Но она была самой прекрасной женщиной, которую я когда-либо видела, а я… я выросла в доме, полном мужчин, и даже не умела вести себя как девушка. Финлей часто дразнил, что со спины меня не отличить от Кетона – тощая, как мальчишка. Веснушки на лице и руках тоже не помогали, ведь девушки должны быть хрупкими и бледными. Но, возможно, только возможно, все это сыграет мне на руку.

Я не умела петь или читать стихи. Не умела танцевать. Мне не хватало грации, очарования или хитрости. Но я умела шить. Небеса тому свидетели, я умела шить.

Это должна быть я.

Когда отец вернулся к молитве, я макнула палец в уголь из камина и намазала им брови. Рядом с рабочим столом лежали ножницы. Я взяла их, но замешкалась. Мои руки никогда не дрожали, срезая ткань, – я могла провести ровную линию даже во сне, – так почему же они тряслись сейчас?

Я коснулась кончиков своих волос, которые даже заплетенные спускались ниже талии. Развязала ленты и расплела косички. Пряди волнами легли на спину, щекоча поясницу.

Затем опустила руку с ножницами. Моя задумка была чистым безумием. В таких ситуациях нужно быть рациональным, обдумать все последствия своих действий. Но в голове звучали слова министра Лорсы, говорящего, что я не могу поехать. И слова отца.

Всю жизнь мне твердили, чего я не могу делать, потому что я девушка. Что ж, это мой шанс узнать, на что я гожусь. Единственное, что можно сделать, – это воспользоваться им.

Я расслабила руку и прижала лезвия к задней части шеи. Затем одним быстрым движением отрезала волосы по плечи. Те посыпались по спине и приземлились у ног кругом из черного атласа, пока ветер из окна не разметал пряди с той же легкостью, что и перья.