Сплетенные судьбами

Дедушка, который знал меня лучше, чем кто-либо еще, стал для меня загадкой.

И Кай тоже.

Неожиданно, я вспоминаю тот эпизод в кинотеатре, когда он изливал всю свою боль, о которой мы и понятия не имели, и когда мы смеялись, он плакал.

Я прикрываю глаза. Я люблю Кая. Но не понимаю его. Он не позволяет мне приблизиться к нему. Да, я тоже наделала кучу ошибок, но я так устала, преследуя его по всем ущельям, по равнинам, протягивая ему руку несколько раз, лишь бы принял ее. Возможно, именно это и является истинной причиной того, что он Отклоненный. Возможно, даже Общество не сумело предугадать его поступки.

Кто поставил лицо Кая на первое место в базе данных для подбора пар? Моя чиновница лгала, говоря, что она знала об этом. Но я решила, что теперь это не имеет никакого значения – я выбрала любить его, я выбрала найти его – но вопросы снова лезут в голову.

Кто мог это сделать? Я уже подумала на Патрика. На Аиду.

И вдруг другая мысль возникает, самая поразительная, неправдоподобная, но вполне возможная: мог ли это быть сам Кай?

Я понятия не имею, как бы ему удалось такое провернуть, но я ведь также не знаю, как Ксандер смог засунуть свои сообщения во внутренние отделения таблеток. Любовь делает невероятное правдоподобным и вполне осуществимым. Я пытаюсь вспомнить, что говорил Кай в Городке, когда мы общались на тему базы данных и той ошибки. Разве не сказал он, что неважно, кто вписал туда его имя, пока я буду продолжать любить его?

Я до сих пор не знаю всю историю его жизни.

Может быть, утаивание некоторых фактов из истории удерживает нас в безопасности. А полное знание ощущается как нечто слишком большое, чтобы вынести, будь это история об Обществе или о Восстании, или просто о каком-то человеке.

Не это ли чувствует Кай? Что никому не нужно знание целого? Что его правда – слишком тяжелая ноша?

Глава 43. Кай

Все остальные спят.

Если бы я собирался убежать, то сейчас самое время для этого.

Однажды Кассия сказала мне, что хотела сочинить для меня стихотворение. Написала ли она когда-нибудь хотя бы начало? А какие слова использовала для концовки?

Перед тем, как уснуть, она плакала. Я протянул руку и дотронулся до кончиков ее волос. Она ничего не заметила. Я не знал, как поступить. Слушать, как она плачет, было больно. Я почувствовал, как слезы текут и по моему лицу. А когда я случайно задел рукой лицо Элая, оно оказалось мокрым от слез. Мы все были просто раздавлены горем. Таким же глубоким, как стены ущелья.

Я постоянно видел своих родителей целующимися. Помню однажды, как отец только что вернулся домой из ущелий. Мама стояла, занимаясь рисованием. Он обнял ее, а она рассмеялась и прочертила полоску воды на его щеке, оставив блестящий след. Когда они поцеловались, мама обвила его руками, и кисточка упала на землю.

Отец поступил очень правильно, отправив ту страничку Маркхемам. Если бы он этого не сделал, Патрик мог бы никогда не узнать об архивистах, и не смог бы подсказать мне, как связаться с ними в Ории. И мы бы ни за что не получили тот старый скрайб, а я не научился сортировать и торговаться. И я не подарил бы Кассии то стихотворение на ее день рождения.

Я больше не могу ждать, нужно отметить уход моих родителей.

Осторожно, стараясь ни на кого не наступить, я нащупываю дорогу на выход из пещеры. У меня не занимает много времени, чтобы найти то, что лежало в рюкзаке – те краски, которые собрал для меня Элай. И кисточка. Мои пальцы сжимаются вокруг ее щетинок.

Я открываю баночки с красками и выставляю их в ряд. Вытягиваю руку, чтобы убедиться, что передо мной есть стена.

А затем окунаю кисть и делаю мазок над своей головой на стене пещеры. Чувствую, как брызги краски отскакивают мне на лицо.

В ожидании рассвета, я рисую мир, и родителей в центре его. Маму. Папу. Рисунок, где она наблюдает за восходом солнца. Рисунок, где он учит мальчика писать. Может быть, меня. Я не могу точно сказать в такой темноте.

Я рисую ручей Вика.

Наконец, я рисую Кассию.

Как много нам удается показать людям, которых мы любим?

Какие эпизоды моей жизни мне нужно раскрыть, вырезать и положить перед ней? Достаточно ли этого будет для того, чтобы она поняла, кем я являюсь?

Должен ли я сказать ей, что там, в Городке, я иногда завидовал и обижался на то, что был не таким, как все? Что я желал быть Ксандером или любым из тех мальчиков, которые могли продолжать ходить в школу, и которые в итоге могли иметь шанс быть Обрученными с нею?

Рассказать ли ей о той ночи, когда я повернулся спиной к остальным приманкам и взял с собой только Вика и Элая? Вика, потому что я знал – он поможет нам выжить, Элая – чтобы успокоить совесть.

Я должен сказать ей правду, но ведь я даже не говорил об этом с самим собой.

Руки начинают трястись.

В тот день, когда погибли родители, я был на плато, один. Я видел, как велся обстрел. И только потом побежал искать их. Это правда.