Спляшем, Бетси, спляшем!

Мы поднимаемся на подъемнике и, стоя на площадке, Джек говорит, глядя вниз:

— Я как-то прыгал с парашютом. Ощущение перед этим было похожим. А тебе не страшно?

— Это же самая легкая трасса. Ну, прыгнули?

Мы начинаем спуск. Я и забыла, какое это наслаждение. Тело автоматически выполняет все повороты, скорость пьянит, но все-таки не забываю посматривать, как там Джек. Он напряжен и с трудом удерживает равновесие. Когда мы, развернувшись широким полукругом, останавливаемся на нижней площадке, он говорит:

— Я так боялся упасть, что взмок от усердия. Так ты говоришь, что это самая легкая трасса? А ты, наверное, можешь кататься по самой сложной?

— Нет, мой предел — вторая. Но я знаю приемы, ведь мать моего бывшего мужа — чемпионка Италии. Она меня учила. Поедем еще раз? Расслабься, и тебе будет легче.

Спустившись до середины, Джек вдруг кубарем летит вниз и замирает в опасной близости от ствола огромной ели. Бросаюсь к нему и начинаю тормошить.

— Джек, все в порядке? Нигде не болит? Ноги целы? — я наклоняюсь к нему, приподнимая осторожно голову.

— Лиззи, ты испугалась за меня? — не открывая глаз вдруг спрашивает Джек.

— Конечно! Тебе где-нибудь больно?

— Да, больно в сердце.

Он вдруг хватает меня, валит в снег рядом с собой и начинает целовать.

— Джек, смеюсь я, — ты симулянт! Не смей пользоваться этим.

Но он не отпускает, продолжая страстно покрывать поцелуями мое лицо. Завороженная силой его порыва, я чувствую, как меня подхватывает этим ветром безумия, и губы уже отвечают на поцелуи. Наконец, я прикрываюсь ладонью.

— Не надо, Джек.

— У меня нет никаких шансов?

— Ты ведь знаешь, я люблю другого. На мое чувство ты рассчитывать не можешь.

— Но сейчас тебе хотелось, чтобы я целовал?

— Да, возможно, но это ничего не значит. Просто минутное желание. Я ведь живой человек и так одинока порой.

— Я очень люблю тебя и давно. Может, моей любви хватит на двоих?

— Спасибо, Джек, но лучше не надо. Тебе нужно как можно быстрее забыть меня, найти себе хорошую молодую девушку и жениться. Мне бесконечно жалко, что ты, такой молодой, такой красивый, умный, а главное — с такой чуткой душой — пропадаешь зря.

— Нет, я все-таки буду ждать, — упрямо говорит он.

— Что ждать?

— Твое минутное желание!

Вечером в баре он опять заводит об этом разговор.

— Джек, не надо об этом больше говорить. Я не люблю тебя, и я старше тебя на четыре года и на сто лет. Я столько пережила, что хватит на три твои жизни. Я чувствую себя старухой. Твоей матерью.

— Для меня ты — звезда впереди, желанная и недоступная, ты манишь меня и я больше ничего не вижу вокруг.

Я качаю головой: — Джек, я обыкновенная женщина.

— Дай мне в этом убедиться!

— Это опасное желание, — пытаюсь вразумить его, но чувствую, что все тщетно, — Неужели ты думаешь, что сразу же разочаруешься во мне? Твои мечты наложатся на реальность, и ты будешь страдать еще больше.

— Как ты не понимаешь, у меня останется хоть что-то, что я смогу вспоминать, что-то реальное. Тогда, возможно, через какое-то время я перестану думать об этом, как о чуде, или наоборот, это поможет мне прожить всю оставшуюся жизнь.

Я вдруг вспоминаю, как Коля просил об одной ночи на память перед разлукой, и решительно киваю головой.

— Хорошо, Джек. Но дай мне слово, что сразу же уедешь, продолжения не жди, его не будет.

— Ты… Элизабет, вы хотите сказать… Я правильно понял?

— Да.

— Но почему?!!

— Я вспомнила один эпизод из своей жизни, он мне помог понять, что я должна сделать для тебя.

— Должна? Это звучит не так романтично, как хотелось бы.

— Это зависит от того, что последует за таким заявлением.

— Мне страшно, Лиззи! — прошептал он, и я заметила, как нервно вздрагивает его рука.

— Мне тоже, Джек, — натянуто улыбаюсь, почти сожалея, что затеяла это, — Мне никто еще не говорил, что я — звезда… Нам нужно отвлечься. Расскажи мне об Ирландии.

— Да я, собственно, бывал там несколько раз в детстве, когда была жива бабушка. Вот она была настоящая ирландка и очень заботилась о соблюдении обычаев, она родилась еще в прошлом веке. У нее Рождество проходило в соответствии с традициями: вечерняя служба (она была католичка, я собственно тоже), рождественский пудинг, пунш, ветки омелы, колокольчик, разукрашенный вертеп в углу на столике. В Рождество собирались все ее дети и внуки — человек тридцать. У нее было восемь детей. Она сидела во главе стола. Мы очень любили рассматривать вертеп, это были старинные фигурки из дерева, изображающие Деву Марию и Иосифа, младенца Иисуса и волхвов. Их окружали животные. Все это украшалось еловыми ветками и мхом, и было так красиво! Когда все пели рождественские гимны, это было, как настоящий хор, у одной из моих тетушек замечательный голос. Я потом вспоминал это в школе, как волшебное видение, школа наша, особенно спальни, напоминала казармы. Я ведь окончил закрытую военную школу.

— А девушки, Джек? Вы встречались с ними?