Сплюшка, или Белоснежка для Ганнибала Лектора

Криво усмехнулась, вздрогнув от резкого сигнала кофеварки. И налив себя чашку горячего, чёрного, горького кофе, вновь забралась с ногами на табуретку, делая первый глоток. Не замечая, как печёт прокушенную губу и немеет язык. Думая о том, что да, надо брать себя в руки. И что про это легче сказать, чем сделать.

Сколько я так ещё просидела — не знаю. Где-то надрывался стационарный телефон, не отключенный исключительно по моей забывчивости. Надрывался долго. Так, что Хан, прикорнувший у меня под табуреткой, поднял морду и тонко так, прочувствованно завыл, подражая надоедливой трели. Вот только я вставать не собиралась, а человек, пытавшийся до нас дозвониться, понял это раньше, чем рингтон начал действовать мне на нервы.

Воцарившуюся вновь тишину, я восприняла, как нечто привычное, родное, своё. Позволяющее вновь нырнуть с головой в омут не самых радостных мыслей. Наверное, именно поэтому, когда раздался звонок в дверь, я выпустила чашку из ослабевших пальцев. Проследив бездумным взглядом за тем, как тонкий фарфор разлетелся на осколки, оставляя густое, тёмное пятно на полу.

К счастью. Возможно…

Звонок повторился вновь. Настойчиво и пронзительно. Ввинчиваясь в виски, прошивая ноющей болью где-то в груди. Отчаянно захотелось зажмуриться, заткнуть уши руками и притвориться, что всё как в детстве: ты не видишь проблему, и её нет. Жаль, что во взрослой жизни так не получается…

— Чёрт, — хрипло выдохнув, я сжала переносицу, считая до пяти и обратно. В душе шевельнулась робкая надежда, что может быть, что вдруг это он?

Шевельнулась и затихла, задавленная привычным уже цинизмом. За последнее время въевшимся если не в голову, то в кровь точно. И собрав в кулак остатки самообладания и спокойствия, я медленно прошла в коридор. Невольно морщась на каждую новую, совсем уж не мелодичную трель.

Краем сознания отмечая, что звонок пора бы сменить. Вместе с квартирой, районом и городом. И жизнью, да.

Щёлкнув замком, я распахнула дверь, намереваясь быстро распрощаться с внезапным визитёром. И застыла, недоумённо хлопая глазами. Глядя на невысокую, миниатюрную женщину, в окружении старших близнецов и Лерки, бережно державшей её под локоть.

Мелкая зыркнула на меня виновато и насуплено, но промолчала, опустив взгляд на пол лестничной клетки. Кир с Данькой только упрямо вздернули подбородок, крепко сжимая кулаки и явно намереваясь довести всё до конца. Чтобы они там не задумали.

— Эм… — глубокомысленно выдала, проведя руками по спутанным волосам и одёрнув край старой футболки. Чувствуя странное смущение и неловкость перед незнакомой мне женщиной.

Смотревшей удивительно понимающе и мягко. Слишком понимающе. Так, что глупое сердце вновь заполошно застучало об рёбра, напоминая о своём существовании. Заставив меня недовольно поморщиться и машинально потереть ключицу.

Мы стояли, молча разглядывая друг друга ещё минут пять. Я ёжилась, не замечая, как тянет по полу и как замёрзли ноги. Хан тихо тявкал с кухни, а мальчишки молчали. Только сверлили меня умоляющими взглядами, но молчали.

Первой не выдержала Лерка. Громко шмыгнув носом, она тихо спросила, шаркнув кончиком кед по потёртой плитке пола:

— Мы это… Зайдём? Поговорить нужно.

Ещё пару мгновений я пыталась осмыслить вопрос, отмечая, как похожи эта женщина и мой невыносимый байкер. Улыбка, ямочки на щеках, глаза. Неуловимо, но так сильно, что трудно не заметить. И чем больше смотрела, чем больше сходства находила, тем сложнее становилось держать себя в руках. Пока я, наконец, не выдохнула, махнув рукой и отворачиваясь:

— Заходите… Чувствуйте себя, как дома.

И, не дожидаясь реакции, вернулась на кухню. Переступив через осколки чашки на полу и, в который уже раз, забираясь с ногами на табуретку. Обхватив себя руками за плечи и уставившись на чистый, как и раньше стол. Подавив предательскую дрожь от привычного, звонкого, командного тона Лерки. С очень уж похожими интонациями…

— Простите… Можно? — тихий голос разрушил моё хрупкое одиночество. Подняв взгляд, я вновь отметила, насколько же похожи Леша и эта женщина. Какая она хрупкая в простых джинсах и тонком, но явно тёплом свитере.

И как странно она напряжена, даже сейчас, стоя посреди моей кухни в смешных, домашних тапочках-зайцах.

— Мой дом — ваш дом, — горький яд в моём голосе прорвался против моей воли. Но и как-то исправляться я не спешила, опуская взгляд на дрожащие пальцы и глотая сухие рыдания. Пытаясь всеми силами сдержать рвущуюся наружу истерику. Болезненную, в своей бесполезности.

И от этого ещё более отчаянную. Особенно, когда затылка коснулись тонкие, такие же дрожащие, как у меня пальцы. Зарываясь в волосы, притягивая ближе. Заставляя уткнуться в чужую грудь. Обнимая за плечи, обдавая лёгким, цветочным запахом духов. В который так внезапно и так желанно вмешался аромат знакомого одеколона. Пряный, тёплый, чуть древесный. Такой… Его.

— Тише, — голос женщины был полон чего-то большего, чем понимание. Чего-то давно забытого, потерянного в веренице дел и обязанностей. Чего-то так похожего на материнское тепло, что я… Я…