Сплоченность

На его лице вздрагивали отблески пожара. Он имел вид человека, который собрался в большую и трудную дорогу и перед отъездом из дому на мгновение задержался у порога, еще раз по-хозяйски обдумывая, все ли, что понадобится в дальнейшем, взято им, не забыто ли что-нибудь…

— Поехали! — наконец решительно сказал он и вскочил в седло.

* * *

Камлюк был возле Родников, когда получил сообщение о прорыве блокады. Обрадованный, он весело толкнул Пилипа Гордеевича в плечо;

— Ай да Злобич! Молодчина!

— О прорыве надо сообщить оперативному центру, — спокойно отозвался Струшня.

— Обязательно, — подхватил Камлюк и, взглянув на связного, который привез эту весть, приказал: — Поезжай к радистам. Пусть передадут оперативному центру.

Связной поехал, а Камлюк, окрыленный радостным событием, энергично принялся подгонять колонны. Он носился на своем коне между повозками, между рядами людей — где бросал подбадривающее слово, где поругивал, где отдавал суровый приказ.

А по обеим сторонам дороги не прекращалась стрельба. Чем дальше двигались, тем она становилась сильней. Когда въехали на выгон Родников, стрельба вызвала в колоннах особенную тревогу. Гитлеровцы держали выгон под артиллерийским обстрелом, на южной и северной окраинах деревни вели сильный пулеметно-автоматный огонь, стремясь сломить сопротивление партизанских заслонов и прорваться на большак.

— На этом участке у нас совсем узкий коридор, — сказал Камлюк, подъехав к Мартынову. — Какие силы у боковых заслонов?

— Две роты из бригады Злобича. На южной окраине Родников, у кладбища, очень тяжелое положение, большие потери. А гитлеровцев — тьма. Прибыл их свежий батальон, очень напирает. Только что послал туда Поддубного с двумя взводами.

— Надо нам скорей двигаться, — сказал Камлюк и, повернув коня, поехал подгонять хвост колонны.

Над головами людей один за другим проносились снаряды. Они рвались то справа, то слева от дороги. Но вот один из них упал прямо в людской поток. Послышались крики и стоны раненых, храп и ржание лошадей, треск повозок в кюветах…

— Вперед, вперед! Быстрей из-под обстрела! — пронеслась команда.

Вражеский обстрел сопровождал их через все Родники и до самого леса — до того места, где бригада Злобича совершила прорыв. Гитлеровцы стреляли наугад, только одиночные снаряды попадали на дорогу, остальные рвались по сторонам от нее. И хотя меткость огня была незначительной, все же непрерывный обстрел держал людей в неослабевающем напряжении. Особенная тревога охватила женщин и детей. Партизанам приходилось успокаивать их, сдерживать от панической суеты.

Когда въехали в лес, все облегченно-вздохнули. Это было место недавней засады: при свете луны кругом виднелись обгоревшие машины, трупы фашистских солдат.

— Вот так показали им, где раки зимуют! — идя рядом с телегой, сказал своей старухе Карп Перепечкин.

— Может, это тут нашего Андрейку поранило? — спросила старуха, поднося конец платка к глазам.

— Не тут… Ну, чего ты в слезы? Ах, беда мне с тобой… и зачем я прочитал тебе ту заметку в газете?..

Люди шли по большаку и с любопытством посматривали вокруг. Многим хотелось подойти к разбитым машинам, подняться на придорожные холмики, посмотреть, подивиться. Но отлучаться в стороны не разрешалось. Партизаны-сигнальщики, специально выставленные вдоль всей седловины дороги, время от времени предупреждали:

— Осторожно! В сторону не отходить — мины!

Камлюк и Струшня слезли с коней и, передав поводья своим адъютантам, медленно пошли по дороге. Они хотели осмотреть место боя, понять все, что здесь недавно произошло. Снопы света карманных фонариков то скользили по кюветам, по лицам и мундирам убитых солдат, то взбегали на высокие обочины дороги, то ощупывали скелеты обгорелых машин. В сопровождении партизана-сигнальщика они долго ходили, взбирались на пригорки, осматривали партизанские окопы, так внимательно осматривали все, будто никогда за время войны не видели ничего подобного.

Наконец прекратили осмотр и пошли к перевалу дороги, где их ждали адъютанты. Здесь остановились, еще раз обернулись назад.

— Ай да Злобич!

Только сели в седла, как к ним подъехал Мартынов.

— Кузьма Михайлович, от радистов прибыл связной. Тебя вызывает в ЦК Пантелеенко. Самолет из Москвы уже вылетел. Посадка — на нашем летнем аэродроме.

— Смотри ты!.. — воскликнул Камлюк и обратился к Струшне: — Что ты скажешь об этом, Пилип?

— Только одно: завидую, дорогой приятель!

19

— Товарищ командир!.. Товарищ командир!.. — кричал Поддубному его адъютант, прибежав на кладбище с окраины Родников. — Надо отходить! Колонны уже ушли… Товарищ командир!..

Но Поддубный ничего не слышал. Он лежал за могильным холмиком и видел только вражеские фигуры, которые надвигались из темноты бесконечными цепями. По этим фигурам он теперь строчил очередями из ручного пулемета.

Поддубный лег к этому пулемету недавно, когда во взводе больше не осталось пулеметчиков… Сколько горячих, сильных рук сжимало сегодня это грозное оружие… Первые, вторые номера… Командир отделения… Командир взвода… Кто погиб, кто ранен… Поддубный застонал от ярости.