Сплошная скука. Реквием по шалаве

— Ваша мнительность при данных обстоятельствах вполне естественна и в то же время совершенно неоправданна, — пожимает плечами американец. — Что бы я сейчас вам ни сказал, вы во всем увидите обычные уловки. Только я вас вовсе не обманываю, друг мой, поймите же вы наконец, не обманываю! Я вам не Хиггинс и не Берри, и если вы до сих пор не оценили достоинств моего стиля, то тем хуже для вас.

— А во имя чего я обязан служить вам справочником?

— Во имя той задачи, которую вы сами назвали «благородной», — во имя того, чтобы нам уцелеть. И во имя ваших собственных интересов. Вы не мелкий игрок, Майкл. Это мною уже установлено. И не дурак, за которого вас принимали те двое. Не стану ни подкупать вас, предлагая какую-то малость, ни обещать вам золотые горы, хотя ваши органы порой прибегают к такому околпачиванию. Но я в своей практике никогда не допускаю мелкого мошенничества, а по отношению к вам я этого тем более не позволил бы. И хотя я ненавижу банковскую терминологию еще со времен дядюшкиной опеки, должен вас заверить, что все будет улажено наилучшим образом, как при хорошо гарантированной сделке. Мы начнем не с обещаний, а с выплаты наличными. Вы сейчас же получите свое вознаграждение на пять лет вперед или кругленькую сумму в триста тысяч долларов. Следовательно, если вы даже решите оставить нас в один прекрасный день, вы будете на всю жизнь обеспечены за счет одних процентов — доход не ахти какой, но вполне достаточный, чтобы прожить безбедно.

Я собираюсь возразить, но Сеймур поднимает руку:

— Погодите, это еще не все. В вашем распоряжении плюс к этому будет определенная сумма «безотчетных», что избавит вас от необходимости трогать свой банковский капитал. У вас будет особый паспорт, при наличии которого эмигрант становится независимым и уважаемым гражданином. И самое главное, что, в сущности, будет решать все ваши проблемы — и материальные, и моральные: вы будете работать вместе со мной и во всех случаях, при любых обстоятельствах сможете пользоваться моей полной поддержкой.

— Сделка замечательная, — киваю я. — Но она замечательная для вас, не для меня. Вы хотите содрать с меня кожу, предлагая мне взамен богатую шубу. Не спорю, может быть, моя кожа выглядит убого в сравнении с вашей дорогой шубой, но поймите меня, я привык жить в своей коже, она неотделима, и всякая попытка вылезти из нее для меня равносильна смерти.

— Слова, слова, слова!.. — вздыхает Сеймур. — Никто не собирается сдирать с вас кожу. Мы вам предлагаем не смерть, а жизнь и развитие.

— Измена убеждениям всегда изображается как развитие убеждений. Удобный тезис, создающий у предателя иллюзию, что он не изменил, а поумнел.

— Почему у предателя? Скажите точнее: у свободного человека.

— Ваш «свободный человек» — это дезертир, покинувший общество, которое принято называть родным, и вообще все человеческое общество. Стоит поезду оторваться от рельсов — и он летит под откос. Что вам за польза от человека, попавшего под откос? Для чего он вам, скажите?!

Сеймур машет рукой.

— Я уже говорил, если в этом дрянном мире есть за что бороться, так это за то, чтобы нам уцелеть. Не ради того, чтобы построить какой-то там более совершенный мир, а лишь во имя того, чтобы избавить себя и себе подобных от лишней порции невообразимых ужасов и страданий. Быть может, жизнь бессмысленна, а смерть неизбежна, и все-таки лучше, если ты жив, чем мертв, и лучше спокойно умереть в постели с иллюзией, что после тебя что-то все же остается, чем сгореть в смертоносном вихре атомного взрыва, возвещающем не только о твоей смерти, но и о смерти всего человечества. Но бороться за то, чтобы уцелеть, способны только свободные люди, Майкл! Люди, не являющиеся рабами национальных пристрастий и национальной вражды, доктрин и наивных иллюзий, лишь убежденные поборники сосуществования, поборники здравого смысла, если он вообще возможен, здравый смысл в этом абсурдном мире.

Он умолкает, чтобы немного отдышаться после длинного ораторского периода, и снова смотрит на меня прищуренными глазами, словно желая проверить, как я выдерживаю это состязание на выносливость.

— Свободный человек, каким его видите вы, не может быть верным никакому делу, в том числе вашему делу, — возражаю я, подавляя досаду.

— Вот как? А почему?

— Потому что такой «свободный человек» ничем не связан. Если он не связан кровно с родиной и стал предателем родины, он с еще большей легкостью станет предателем любой другой платформы, с какой вы его свяжете.

— Значит, по-вашему, у меня, у свободного человека, образ мыслей предателя? — усмехается Сеймур.

— Ничего такого мне и в голову не приходило.

— Тогда вы себе противоречите или просто ловчите, стараясь не обидеть меня.

— Вовсе нет. Вы действительно не похожи на предателя, но вы далеко не такой свободный, каким вы себя представляете.

Слегка вскинув брови, Сеймур смотрит на меня вопросительно.

— Хотите сказать, получаю от кого-то жалованье?