Сплошной обман

Прошлым вечером, во время разговора с Мод, у меня возникло чувство, будто я упустила что–то очень важное. Быть может, до своего отъезда из "Келий" я так и не пойму, что же именно упустила, а уезжать надо уже завтра. Сколько можно симулировать амнезию. И все же не хотелось уезжать, так и не найдя ответа на свои вопросы, которые плодились с каждым днем, проведенным в этом старом и необычном доме. Странно, но многие из этих вопросов не имели никакого отношения к моему происхождению… Я вздохнула. Времени остается совсем мало, и надо сосредоточиться на главном.

До сих пор я надеялась, что картина, висевшая прежде на месте портрета французского маркиза, имеет какое–то значение, что на ней окажется лицо, похожее на мое, но теперь мне было ясно: ее с тем же успехом могли просто–напросто продать. И все же, если портрет в доме, то, скорее всего, он на чердаке.

Я осторожно продвигалась к лестнице на чердак, держа в руке свечу, которая прожигала маленькую бледную дырочку в бархатной тьме коридора. Когда я поравнялась с комнатами Гиацинты и Примулы, ноги мои сами собой остановились, что было крайне глупо и неосмотрительно с их стороны. Откуда–то доносилось слабое гудение голосов. От испуга я чуть было не юркнула обратно в детскую, но здравый смысл подсказал, что сестры, видимо, заснули, не выключив радио. Я подкралась к двери, из–за которой слышался гул, пытаясь припомнить, чья это комната — Гиацинты или Примулы. Впрочем, не имеет значения. Голос не мог принадлежать ни одной из сестер. Говорил мужчина. Так и есть — радио.

Давай же, Тесса, пошевеливайся! Я добралась до чердака, радуясь, что захватила спички на тот случай, если свечка вздумает погаснуть. Эта дрянь так и поступила, а спички оказались отсыревшими, и я извела четыре штуки, пока наконец снова не зажгла свечку. Старательно прикрывая пламя, едва не обжигаясь, преодолела последние ступени и толкнула дверь. Два часа! Времени оставалось все меньше. Свечку я пристроила на большом чемодане рядом с окном. Именно здесь стояла Шанталь. Помнится, она еще подобрала с полу какую–то картину и положила на чемодан…

На чемодане и в самом деле лежала картина, я наклонилась и подняла ее. Из желтого сумрака на меня смотрело лицо. Лицо, которое я, быть может, узнала бы, если бы кто–то не водрузил на его обладателя пышный парик, широкополую черную шляпу и черную повязку на глаз. Зачем? Трясущимися пальцами я поскребла холст и поднесла картину поближе к пламени свечи. Нога моя коснулась чего–то мягкого. Наверное, старый коврик… Я попыталась отпихнуть его, но коврик не сдвинулся с места. Глаза скользнули вниз. Это был вовсе не коврик, а Минерва.

Картина, какую бы тайну она ни таила, может подождать. Я опустилась на пол и положила голову Минни себе на колени. Желтые глаза были подернуты пеленой.

— Очнись, старушка! — прошептала я, поглаживая уши собаки.

Внезапно меня посетила ужасная мысль: а что, если собаку никто не похищал? Что, если ее просто отравили?! Я начала трясти Минни, она недовольно приподняла голову. Какая же я дура! Если Минерву отравили, то тряской делу не поможешь. Но как она очутилась на чердаке? Приползла сюда, чтобы… чтобы умереть?..

Глава тринадцатая

Умереть! Нет, бедная Минерва не умрет! Как хорошо, что я вовремя наткнулась на нее. Самое трудное — спустить собачку вниз, идти придется в кромешном мраке, поскольку нести одновременно и Минни и свечу невозможно. Спуск был долгим и медленным, но за это время я успела все хорошенько обдумать и прийти к выводу, что не стоит тревожить сестер. Пожилых людей не рекомендуется будить посреди ночи дикими криками и дурными известиями. Вот если мне не удастся привести Минни в чувство, тогда я разбужу старушек, но сначала попытаюсь управиться сама.

Я отнесла Минни на кухню и уложила в большое кресло у камина, после чего приготовила крепкий растворимый кофе, использовав для этого чуть теплую воду. Разжав мощные челюсти Минервы, влила жидкость в ее неблагодарную глотку. Вырвавшееся из глубин собачьего желудка урчание не могло меня остановить: чем горше лекарство, тем оно полезнее. Я так и сказала Минни, и чудо произошло. После третьей кружки кофе Минерва бодро подскочила и рванулась к садовой двери, требуя, чтобы ее немедленно выпустили.

Натура человеческая переменчива, и мой восторг по поводу внезапного выздоровления Минервы быстро пошел на убыль. Если она увяжется за мной к развалинам, то поднимет такой гам, что разбудит не только мертвых монахов, но и сестриц Трамвелл. Однако я жестоко ошибалась. Минерва улизнула в темноту еще до того, как я пересекла лужайку. Если Гарри дождется меня, я, так уж и быть, прощу неблагодарную собаку. Но если Гарри ушел, тогда другое дело, придется высказать Минерве все, что я о ней думаю, В темноте циферблата часов было почти не видно, а во время реанимации Минервы я не удосужилась взглянуть, который час.

Вот и развалины. Одна из теней отделилась от прочих и направилась в мою сторону.