Сплошной разврат

— Ты меня ни с кем не путаешь? — с издевкой спросила она. — Или хочешь склонить меня к сожительству?

— Да, — серьезно ответил Трошкин. — Как думаешь, удастся?

— Не знаю, — так же серьезно ответила Ценз. — Смотря какая дача…

…Дача у Трошкина была чудесная. Большой бревенчатый дом, стилизованный под охотничью избу, вокруг — лес, рядом — маленькое озеро в камышах. Татьяна прошлась по первому этажу, покачалась в плетеном кресле у камина, поднялась в спальню… Раньше она всегда «примеряла» трошкинскую дачу на себя и всегда приходила к выводу, что они подходят друг другу как нельзя лучше.

Но сегодня дача не вызвала у нее прежних чувств. Ее бы воля — она сожгла бы этот дом дотла. Она знала, кого возил Саша сюда в последнее время, и везде — в углах, в креслах, в саду за деревьями, ей мерещилась Григорчук.

— Не надо было сюда приезжать, — сказала она, кутаясь в плед, и Трошкин покорно согласился:

— Не надо было. Но раз уж приехали…

Он разжег камин, достал коньяк, придвинул кресла поближе к огню.

— Все, как раньше. Почти, как раньше, — сказал он.

Она собиралась ответить, что и раньше все было не так, как хотелось бы, но промолчала. «Все, не как у людей», — жаловалась она в свое время Норе Симкиной, рассказывая ей о Трошкине и о себе, на что Нора неизменно отвечала: «У людей — всегда все, не как у людей».

Трошкин вломился в жизнь Татьяны Эдуардовны три года назад в образе напористого и удачливого авантюриста. Он вернулся после продолжительной работы в Америке в аппарате нашего представительства при ООН с твердым намерением покорить Россию. Сначала он показался ей комичным и не заслуживающим серьезного внимания. Ее забавляло в нем все — и странный выговор, как будто с легким американским акцентом, и дикие вызывающие наряды, и суетливость, и стремление поспевать во все места, где собираются знаменитости. Впрочем, Татьяна в то время была настроена благосклонно к окружающим, потому что у нее все складывалось очень удачно. Она стала заместителем редактора популярной газеты «Молодежные вести», и дела у газеты шли все лучше и лучше. Подчиненные ее любили, начальство — ценило, мужчины уделяли ей внимание и даже больше.

Трошкин играл роль преданного пса экзотической породы, что смешило и трогало одновременно. Люди любят странных зверушек и специально выводят всяческих бассетов или шарпеев, чтобы потом умиляться их милому уродству. Татьяна Ценз всегда была любознательна, и тогда, три года назад, ее погубило любопытство. С обостренным изумлением, переходящим в восторг, она наблюдала, как вынырнувший ниоткуда Трошкин с истинно хлестаковским размахом «раскручивал» себя, любимого, ломился в политическую элиту и выстраивал там укрепсооружения. Татьяна поражалась, с какой скоростью он занимал одну высоту за другой, не имея за душой ничего, кроме бешеного напора и наглости.

— Бесстыжий ты тип, Саша, — смеялась Татьяна, когда он рассказывал ей об очередной авантюре.

— Стыд девушкам к лицу, — отвечал он, — да и то не всем. А я давно уже не девушка.

До встречи с Трошкиным Татьяна считала, что любая карьера делается по определенным правилам и требует постепенности. Оказалось — ничего подобного.

— Для того чтобы получить аттестат о среднем образовании, — говорил Трошкин, — вовсе не обязательно десять лет сидеть за партой. Можно сдать экзамены экстерном.

— Можно, — соглашалась Татьяна. — Но тебе все равно придется изучить курс средней школы, пусть не за партой, но за своим письменным столом.

— Не обязательно. Экзамен, как известно, лотерея, и, если повезет, достанется хороший билет.

— А если не повезет?

— Значит, надо приложить усилия к тому, чтобы повезло. Купить, например. Или попросить.

— А тебя не смущает, что ты недополучишь образования и останешься недоумком?

— Нисколько. То, что мне действительно нужно, я сам потом доберу, а на то, что не нужно, зачем тратить время?

В его рассуждениях была своя логика и рациональность, хотя в глубине души Татьяна не сомневалась, что рано или поздно Трошкина разоблачат. Мыльные пузыри, лучшим представителем которых она считала Трошкина, рано или поздно обязательно лопаются, но пока он красиво парил над скучным пейзажем, переливаясь радужными боками, и все его проделки заканчивались успехом.