Сплошные прелести

Он взял банджо, лежавшее на пианино, настроил его и запел сочным баритоном. Я привык к домашнему пению; когда у нас собирались гости, или мы ходили к майору или к доктору, кто-то обязательно приносил с собой ноты и оставлял в передней, чтоб не заподозрили желания услышать просьбу сыграть или спеть. Но после чая хозяйка спрашивала, не с собой ли у них ноты. Те скромно признавались; если это было у нас, меня за ними посылали. Иногда какая-нибудь барышня уверяла, что совсем бросила музыку, но тогда ее мать сообщала, что сама захватила ноты. Только пелись отнюдь не шуточные песенки, а «Я спою тебе песни Аравии», «Прощай, любимая» или «Царица моего сердца». Однажды на ежегодном концерте в городском собрании обойщик Смитсон спел шуточную песню, и хоть в задних рядах ему зааплодировали, дворяне не нашли в ней ничего смешного. Может, ничего такого в ней и не было? Во всяком случае, перед концертом в следующем году его попросили внимательнее подбирать репертуар («Не забывайте, здесь присутствуют дамы, мистер Смитсон»), поэтому он исполнил «Смерть Нельсона».

Припев следующей песенки, которую запел Дрифилд, с жаром подхватили священник и Лорд Джордж. Потом я слышал ее много-много раз, но помню только один куплет:

Мы, как тряпкой половой,
Им сперва протерли пол,
А потом протерли стулья,
А потом протерли стол.

Когда они допели, я, дабы блеснуть светскостью, обратился к миссис Дрифилд:

— А вы разве не поете?

— Петь-то пою, только медведь мне на ухо наступил, ну и Тед не советует.

Дрифилд отложил банджо и закурил трубку.

— Как книжица-то двигается, Тед? — участливо спросил Лорд Джордж.

— Да ничего. Дую вовсю.

— Ох, этот Тед со своими книжками, — захохотал Лорд Джордж. — Почему бы вам не остепениться и не заняться для разнообразия серьезными делами? Я б вас взял к себе в контору.

— А мне и так хорошо.

— Пусть он своим делом занимается, Джордж, — сказала миссис Дрифилд. — Нравится ему писать, так по мне и ладно, если так.

— Что же, не скажу, чтобы я особо понимал насчет книг… — начал Джордж Кемп.

— Тогда и не судите про них, — прервал его с улыбкой Дрифилд.

— Можно без смущения смотреть людям в глаза, написав «Ясное небо», — сказал мистер Галовей, — что бы там ни говорили критики.

— Я, Тед, вас еще мальчишкой знал, а осилить это «Небо» не могу, как ни стараюсь.

— Ой, продолжим, не заводить же разговор про книги, — сказала миссис Дрифилд. — Спой еще, Тед.

— Мне надо идти, — сказал священник и обратился ко мне: — Может, выйдем вместе? Дрифилд, вы мне дадите что-нибудь почитать?

Дрифилд показал на стопку новых книг, сваленных на столе в углу:

— Тяните.

— Господи, сколько их! — воскликнул я с завистью.

— Да сплошь дребедень. Мне их прислали на рецензию.

— А что вы?..

— Свезу в Теркенбери, продам не торгуясь. Поможет рассчитаться с мясником.

Священник взял несколько книг, а когда мы вышли на улицу, спросил меня:

— Вы не говорили дяде, что собираетесь к Дрифилдам?

— Нет, я просто вышел пройтись и вдруг решил заглянуть.

Конечно, это было довольно далеко от истины, однако я не собирался объяснять мистеру Галовею, что я совсем уже взрослый, а дядя никак этого не поймет и не прочь удержать меня от встреч с людьми, которые ему не по вкусу.

— Без крайней необходимости я, на вашем месте, ничего бы не стал говорить. Дрифилды люди вполне достойные, но дядя ваш не совсем их одобряет.

— Знаю, — ответил я. — Такой вздор.

— Они, конечно, простоваты, но пишет он отнюдь не плохо, а если вспомнить, кем он только не был, то поразительно, как это он вообще пишет.

Я был рад: все стало на свои места. Чувствовалось, в любом случае мистер Галовей меня не выдаст, раз не хочет, чтобы дядя узнал о его дружеских отношениях с Дрифилдами.

Покровительственный тон, в котором помощник викария говорил о том, кто ныне признан крупнейшим из мастеров поздневикторианского романа, должен вызвать улыбку. Но весь Блэкстебл придерживался такого тона. Однажды нас пригласили на чай к миссис Гринкурт; к ней приехала кузина, высококультурная жена оксфордского профессора. Эта миссис Энком, непоседливая дамочка с наморщенным лбом, очень нас удивила своей короткой стрижкой и юбкой, доходившей лишь до верха тупоносых ботинок. Это был первый экземпляр Новой женщины, появившийся в Блэкстебле. Мы были ошеломлены и заняли оборону, ибо робели перед ее избыточно интеллектуальным видом. (Потом ее вышучивали, а дядя говорил тете: «Ну, дорогая, благодарение богу, ты не умничаешь, во всяком случае, это меня не коснулось»; тетя же, впав в игривое настроение, надевала поверх своих туфель мужнины шлепанцы, согревавшиеся у огня, и говорила: «Погляди, я новая женщина». И все в один голос заключили: «Миссис Гринкурт особа очень странная, не знаешь, чего от нее ждать. Но ведь она не совсем…» — отец ее торговал фаянсом, а дед был фабричным рабочим, и это ей не прощалось.)