Спой мне еще

Спать мне не хотелось, и после того, как Таис уснула, я сидел, прислонившись к стволу одного из деревьев и продолжая размышлять о Весте в образе ангела смерти. Я решил, что небо нужно наделить своим, отдельным характером, сделать его самостоятельным элементом рисунка, но вместе с тем дополняющим идею. Оно должно быть тревожным и сумрачным, но не символизирующим отчаяние.

Время от времени я поглядывал на Таис, и в какой-то момент заметил, что она начала ворочаться во сне, а потом свернулась клубком. Неудивительно: время близилось к утру, и воздух стал холодным. Я достал из сумки тонкое, но теплое одеяло из верблюжьей шерсти — пару лет назад я купил его у одного из странствующих бедуинов — и укрыл им Таис. Почувствовав мягкое прикосновение чего-то пушистого, она завернулась в него словно в кокон, и снова стала похожа на ребенка. На этот раз, не испуганного, а спокойного и расслабленного — такого, который пару минут назад дослушал добрую сказку с хорошим концом и уже засыпает.

Я поправил одеяло в последний раз и присел у догорающего костра. Впереди нас с Таис ждали три века бесконечных странствий, во время которых ей нужно будет перенять все мои теперешние умения. Или же хотя бы их часть. Интересно, о чем думала Дана в то время, когда я спал у костра, а она смотрела на меня? Я думал о том, что на долю Таис придется достаточно злых сказок с плохим концом — точно так же, как это было в моем случае. Хочется верить, что и добрых будет достаточно.

Перед самым рассветом я попытался подремать хотя бы полчаса — день обещал быть длинным и непростым — но уснуть не получилось. Будить Таис не хотелось, да и необходимости в этом я не видел, и поэтому отправился на поиски съедобных ягод: ведь вчера она ходила по темному лесу, собирая их для нас, и теперь ей было бы приятно получить приготовленную специально для нее порцию на завтрак.

Лес понемногу просыпался и наполнялся дневными звуками: под ногами носились мелкие животные, а из чащи, куда свет солнца добирался редко, доносились шуршащие шаги живности покрупнее. Через несколько минут я нашел, что искал: большой куст с ярко-алыми ягодами, по всей видимости, еще не тронутый ни птицами, ни зверьми. Воспользовавшись вчерашним примером Таис, я собрал ягоды в ее платок, свернул его, превратив в узелок, и направился обратно. И по возвращении обнаружил, что моей спутницы, которая совсем недавно спала как убитая, и след простыл. Одеяло, которым я ее укрыл, сложенное вчетверо, лежало на моей сумке, а рядом Таис положила крошечный букет.

Я опустил узелок с ягодами на землю, огляделся и прислушался. Птицы, встречая утро и радуясь новому дню, уже распевали на все голоса, но среди этого гомона без труда можно было уловить высокий и чистый, как предрассветный воздух, звук. И я бы поспорил на что угодно: его издавала не птица. Удивленный своей догадкой, я прошел сквозь кусты и оказался на другой поляне. Ее делил надвое небольшой ручей — вероятно, «родственник» горного озерца. Таис сидела на траве возле ручья, плела венок из белоснежных цветов и… пела. Услышав вблизи эту незамысловатую мелодию, я замер, пораженный тем, как звучал ее голос.

Если бы чистый горный родник в том месте, куда еще не ступала ничья нога, мог бы петь, то он пел бы именно так. Без слов, потому что слова ему были не нужны: он звуком благодарил природу за то, что она создала его таким, и теперь он может украшать собой землю и давать воду. Мне казалось, что слова иногда мешают песне, и что наиболее точно выразить ощущения может только чистая мелодия, и поэтому я предпочитал игру на музыкальных инструментах пению, но и подумать не мог, что человек или темное существо способны извлечь такие звуки без инструмента. В такие моменты слезы сами катятся по щекам, и ты не можешь понять: как голос проник тебе в душу, и как она различает те ноты, которые не может уловить слух?..

Тем временем Таис закончила плести венок. Она надела его на голову, деловито поправила и, наклонившись над водой, принялась разглядывать свое отражение. Я вспомнил, что совсем недавно представлял похожую картину, улыбнулся и сделал пару шагов вперед. Ветка хрустнула под моей ногой, и Таис, мгновенно прекратив песню, вскочила.

— Ой! — вскрикнула она испуганно, прижимая руки к груди.

— Ты поешь! — Мне следовало попросить прощения за то, что я так нагло вторгся на ее «территорию», но сейчас мои мысли занимало другое. — Почему ты не сказала мне, что поешь?

— Тебе не понравилось? — спросила она печально.

— Вовсе нет, наоборот: ты прекрасно поешь! Я еще никогда такого не слышал…

Таис снова посмотрелась в свое водное зеркало и поправила венок.

— Это один из гимнов богине Афродите, — пояснила она.

— У него нет слов?

— Есть. — На ее лице появилось уже знакомое мне смущенное выражение. — Но я их не помню. Я плохо запоминаю слова. Мне нравится музыка.

— Дана пришла и снова ушла.

Именно такими словами встретила нас с Таис Веста.

— Как она себя чувствует? — спросил я.

— Она злится.