Спойлер: умрут все

А затем горло сжало в спазме слезливого ужаса.

Речь старух сделалась низкой, гортанной, резонирующей. Не голоса — осиное жужжание. В нём Аля опять услышала знакомое слово, но на сей раз не матерное.

«Смерть». Слово мощно врывалось в старушечий гвалт, превращая тот в подобие футбольной кричалки:

— Мяу-мяу, мяу, СМЕРТЬ. Мяу-мяу, мяу, СМЕРТЬ. Мяу-мяу, мяу, СМЕРТЬ.

— Каждую ночь, — подмигнул Виталик, думая о своём. Каким бы пугающим не оказалось её положение, Аля нашла в себе способность ужаснуться и другому: вот за этого валенка она хотела выйти замуж? — Что захочу. И золотой дождь? Каминг-аут: я всегда мечтал попробовать. В пассивной роли… Ну а чего?!

«Дождь будет коричневым, причём сейчас, если не оторвёшь, наконец, свою жопу от сиденья», — угрюмо подумала Аля.

— С превеликим удовольствием, — сказала она вслух.

Виталик оторвал жопу и, сграбастав рюкзак, поплёлся по автобусу, неуверенно озираясь.

Старухи разом смолкли. Если бы не шум мотора и гул пульсации в ушах, Аля решила бы, что оглохла. Внезапное молчание пассажирок испугало её куда больше, чем нескончаемый, полный ругани и проклятий гомон. Стараясь не выказать страх, Аля неуклюже выбралась в проход. Ударилась макушкой о полку. Забрала рюкзак и пошла по проходу, стараясь не задевать старушечьи бока, которые свисали с кресел тюками несвежего теста. Задача не из простых — автобус пьяно вилял на серпантине и Алю бросало то в одну сторону, то в другую. Впереди за лобовым стеклом пейзаж — дивные балканские виды, небо и вода — мотылялся на поворотах, как возвращающийся под утро домой гуляка. Алю начало мутить. Она продвигалась, упираясь ладонью в потолок и ощущая на себе пристальные взгляды старух, из чьих лап намеревалась ускользнуть.

«Не подавать виду. Выйти из автобуса. Дождаться следующего. Ничего сложного»

Она начала верить, что получится. Даже убедила себя — почти, — что ничего угрожающего не происходит. Просто иногда лучше перестраховаться — ради собственного спокойствия. И эти…

Палец одной из старух шершаво, с нажимом, чиркнул по её ноге. Сверху вниз. Точно пробовал на вкус.

Аля притворилась, будто не заметила.

…и эти бурые разводы на полу — того же цвета, что и пятнышки, которые недавно ковырял ногтем Виталик, — всего лишь ржавчина.

Последний что-то втолковывал водителю на смеси русского с английским, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. Водитель взирал на него, позабыв о дороге. На мучнисто-белых щеках Ждуна проступила кислая испарина. Виталик закончил, толстяк пискнул и непонимающе поднял сдобные плечи.

— Стоп, — присоединилась подоспевшая Аля. — Выход. Izlaz. We need to get off here11.

Лицо водителя сохраняло идиотическое выражение. Аля пустила в ход крайний довод:

— A toilet! Туалет! — И показала сперва на свой живот, потом на зад.

Взор толстяка просветлел. Тягучая улыбка раздвинула обвисшие щёки. Водитель понимающе закивал. Пара закивала в ответ.

Автобус продолжал ехать.

— Эй! — Аля постучала кулачком по двери. — Тук-тук. Izlaz. Мы izlaz здесь.

— Nema izlaza, — пискнул шофёр, отворачиваясь и всматриваясь в дорогу. — Zabranjeno12.

У Али затряслись руки.

— Почему «забранено»?!

— Горы! Горы! Остановка нет.

Дрожь перекинулась на ноги.

— Виталь, — воскликнула Аля в слезливом ужасе. Получился какой-то сиплый взвизг.

Туша Ждуна стекла влево, он пошарил под панелью и извлёк оттуда — здесь у Али возникло ощущение, что её затянуло в чужой сон — ночной горшок.

— Туалет! — воскликнул водитель радостно.

На дне горшка коричневели витиеватые, как письмена на древнем языке, загогулины черкашей. Аля выпучила глаза до онемения, они стали словно прибрежные камни-голыши.

— Да иди ты вон! — протрубила она, отшатываясь.

Виталик со скучающим видом поплёлся назад.

— Ты куда?! — вспыхнула Аля.

— Свинникова, ну а чего? — всплеснул руками предатель. — Раз здесь выхода нет. Может, дотерпишь? Если сядешь и не станешь шевелиться…

— Какой же ты… — На миг она даже позабыла страх. — Какой же ты Виталик!

Она развернулась к двери и двинула её ногой. Подошвой кроссовки, прямо в стекло.

— Открывай! — Повторила удар.

Замахнулась для третьего, и тут сидевшая справа от выхода старуха схватила Алю за запястье. Кроссовка, взметнувшись, зачерпнула пустоту.

Аля опустила глаза. Бабкины жилистые пальцы с бордовыми ногтями вдавились в её кожу до стремительно разливающейся синевы. Глянула выше и встретилась со старухиными буркалами, люто сверкающими над маской.

Сердце ударило Але под дых, словно перчатка боксёра.

— Отпусти. Меня, — отчеканила девушка, изо всех сил стараясь казаться бесстрашной. — Let. Me. Go.

Маска на ведьминой морде вздулась, заплясала ходуном. Из-под ткани вырвался рокочущий рык псины, которая жаждет не жрать, а рвать и терзать: г-р-р-р! Вибрация этого звука — то ли хохота, то ли яростного рёва — сбежала по стальным пальцам старухи на Алину бедную, перекрученную руку.

— Аллё! — Это Виталик вспомнил, кто здесь мужчина. — Отпустила её! Какого хрена? Отпустите, я не шучу!