Спойлер: умрут все

Так его бенефис послужил началом извечной вражды между творчеством и грубой силой. Отныне любая их встреча заканчивалась для Игоряна печально: смачным пендалем, саечкой за испуг или тремя ударами «в душу», тоже за испуг. Первые два удара были издевательски невесомыми, зато третий Карась пробивал в грудь страдальца со всей дури. Три удара «в душу» считались у Карася классикой и применялись чаще прочих экзекуций.

Как любой правильный школьник, Игорян знал, что ябедничать западло, а стукач — хуже петуха. Не все жертвы Карася разделяли эти принципы. Одна из них пожаловалась своим предкам, те пошли к завучу, и всё обернулось родительским собранием. Отчего-то Карась решил, что сдал его Игорян. Возможно, потому что баба Шура возмущалась на собрании громче прочих. После общественно-педагогической проработки Карась не преминул отловить Игоряна по пути в столовку.

— Думаешь, я с твоей мамаши заменжуюсь? — прошипел дылда, дыша котлетами в лицо пойманного школьника. Вусмерть перепуганный, Игорян счёл неуместным уточнять, что на собрании неистовствовала бабушка, а не мать. — Тебе пизда, лох.

И сдержал слово. Долго ждать не пришлось — компашка Карася отловила Игоряна и устроила за школой расправу. Хулиган заломил недругу руки за спиной и велел самому младшему подпевале лупить пленника без устали. Стриженый шкет выполнил поручение со всей безнаказанной страстью третьеклассника.

Больно не было. Во всяком случае не настолько, чтобы боль затмила поругание. Никогда в жизни Игорян не чувствовал столь колоссального унижения — ни до, ни после. От обиды он разревелся в голос. Прибежал домой в соплях и попался, зарёванный, на глаза родителям. Слово за слово, и они вытянули из сына всю историю.

Следствие проводилось в бабушкиной комнате.

— Не ходите! — надрывался Игорян, осознав содеянное. — Я не трепло! Не надо в школу!

— И не собирался, — буркнул отец. — Мужик сам должен решать свои проблемы.

— Ага, — откликнулась баба Шура язвительно. — Ты-то бегал в милицию, когда у тебя червонец свистнули.

Отец окатил бабушку неприязненным взглядом, как кипятком.

— Отдам тебя на дзюдо, чтоб ты мог сам за себя постоять, а не пускал по квартире пузыри. Вон, сидишь весь в пене, как огнетушитель, — объявил он сыну. — Решено.

— Всё приходится брать в свои руки… — вздохнула бабушка и утешила: — Ничего, Игорёк, не останется без наказания твой Карась.

Внук, напротив, пришёл в ужас:

— Ты что?! Не смей! Я не стукач!

— У кого ты нахватался слов таких? — покачала головой баба Шура и красноречиво посмотрела на главу семьи.

— Александра Макаровна! — возвысил голос отец. Бабушка открыла рот, намереваясь напомнить, что она шестьдесят пять лет Александра Макаровна.

— Угомонитесь, ну, угомонитесь оба! — умоляюще встряла между ними мать. — Ген!

— Не переживай, Игорёк. — Бабушка потянулась погладить внука, ошарашенного поворотом событий. — Выгонят его из школы-то.

— Не ходи, говорю! Ты сдурела совсем?! — зашлась жертва травли.

Баба Шура вмиг обмякла. Плечи поникли, голова склонилась. Дух возмездия покинул её.

— А может, и правда, — молвила она, глядя в пустоту. — Сдурела я, видать, старая.

За шкафом прошуршало. Ударило в стену. Сгорающий от стыда Игорян затравленно огляделся. Ни мать, ни отец не придали шуму значения, а пенсионерка печально кивнула:

— Сердится хозяюшка-то, что ты бабушке такие слова говоришь. — И ушла в ванную лить беззвучные слёзы.

— Баста! — подвёл черту отец. — Завтра же запишу на дзюдо!

И записал — к великому ужасу бабушки, которая не сомневалась, что внучонка однажды принесут с тренировки на носилках.

Конечно, ничего подобного не случилось, хотя первое время Игорян еле ходил на своих двоих. Однако ноги окрепли, и он даже начал получать удовольствие от занятий. Сенсей прочил ему успех на поприще профессионального спорта, но Игоряном двигало иное. Он спал и видел, как однажды снова сойдётся с давним врагом лицом к лицу. На этот раз поединок будет на иных условиях. «Э, лох! — крикнет Карась. — Три удара ˝в душу˝!». Игорян позволит ему сделать два первых — слабых — тычка в грудь, но на третьем перехватит кисть и броском тэ вадза отправит в низкий партер. Заломит руку, усядется сверху и продолжит выкручивать, пока Карась не разревётся, как девчонка.

Эти грёзы так и не сбылись. И года не прошло, как Карася перевели в школу для трудных подростков. Хотя Игорян и встречал его порой во дворе, обходилось без стычек. Карась посерел и осунулся. Несколько раз физиономию давнего недруга украшали синяки, а однажды Карась и вовсе вышел в свет с бандажом на сломанной челюсти. Поговаривали, что его лупит отец. Незадолго до того, как Игорян уехал поступать в Питер, двор облетела новость: Карась в очередной раз повздорил с папашей на собственном дне рождения и вогнал родителю в сердце нож. Особо посвящённые добавляли, что во время ссоры этим ножом Карась чистил апельсин. Правда или нет, но из жизни Игоряна Карась исчез окончательно. Один отправился в Петербург, другой — в тюрьму.