Спокойно, Маша, я Дубровский!

«Дуся» Илья Захарович козырнул телефону, и дал нам доступ к лифту. Зеркальная кабинка с мягкими пуфиками вознесла нас на шестой этаж, в просторный холл – назвать его лестничной площадкой язык не поворачивался. Да и не было там никакой лестницы, имелось только два лифта, один из которых доставил нас с Зямой, а второй в это самое время с тихим шмелиным гудением влек кого-то вниз.

Квартира на шестом этаже была всего одна – та самая, нужная нам, тоже шестая. Порог этого жилища был символически обозначен тем, что я с расстояния в пяток метров приняла за квадратный коврик. Сделав по направлению к двери несколько шагов, я поняла свою ошибку, испуганно ойкнула и остановилась, крикнув в спину брату:

– Зяма, под ноги смотри!

Братец, едва выйдя из лифта, добавил к числу своих видимых прелестей обольстительную улыбку, сфокусировал ее ослепительное сияние точнехонько на дверном глазке и целеустремленно двинулся вперед. Мой окрик заставил его отдернуть вытянутую ногу и посмотреть на «коврик». В следующую секунду Зяма издал непередаваемый звук, который я назвала бы восторженный всхрюком, и рухнул на колени. Он сначала молитвенно сложил ладони, потом разлепил их и благоговейно потрогал то, что с моего места выглядело, как антрацитово-черная дыра, блестящим спиралевидным коридором уходящая в глубь бетона и далее – в бесконечность.

– Что это? – шепотом спросила я.

В единственную версию, возникшую у меня, – будто хозяйка квартиры от своего порога и до основания башни соорудила скоростной спуск по типу водяной горки – как-то не верилось. Взрослая ведь уже девочка, эта Дашенька, да и кто бы ей разрешил делать такую дикую перепланировку здания!

– С ума сойти! – восхитился Зяма.

Глядя, как он трясет пальцами над пугающей дырой, нетрудно было поверить, что это его пожелание уже сбылось.

– Это, Дюха, просто шедевр! Настоящее произведение авангардного искусства – граффити! – благоговейно молвил дыропоклонник.

– Граффити? – это слово было мне знакомо.

Туристическая поездка в Вену пополнила мой культурный багаж знакомством с великолепными работами уличных художников, которые называют себя райтерами. Это не те вандалы с баллончиками, которые поганят свежеокрашенные стены домов в нашем родном отечестве. Это настоящие мастера, способные на пустом месте – голой стене, ровном куске асфальта – нарисовать объемную картинку. Результат очень впечатляет, клянусь, я едва не обмочилась, когда увидела треугольную башку зубастой-презубастой акулы, торчащую поперек моего пути из венской мостовой!

– Так это картинка! – Я подошла поближе к Зяме и с интересом рассмотрела трехмерное изображение дыры-трубы. – Пожалуй, я бы назвала это произведение «Черная кишка в поперечном разрезе».

– А я бы, пожалуй, взглянул на интерьер этой квартиры! – Зяма с новым интересом воззрился на дверь.

Он поднялся на ноги, отряхнул колени, остро прищурился, оттопырил указательный палец, как мальчик, изображающий пистолет, и повел этим «дулом» по периметру двери. Сначала я подумала, что дверной косяк тоже не настоящий, а нарисованное произведение абстрактного искусства, но потом я поняла, что братец просто ищет звонок. Кнопочки то ли не имелось, то ли она была очень хорошо замаскирована. Потеряв терпение, Зяма прекратил поиски сигнального устройства и толкнул дверь плечом. Как ни странно, это возымело действие.

– Здра-а-авствуйте, Дарья Михайловна, где вы? – бархатным голосом напел Зяма, вдвигаясь в прихожую. – О-о-о!

В низком горловом стоне дизайнера прозвучал восторг на грани экстаза. Я даже приревновала братишку к брюнетке, красота которой произвела на бывалого волокиту такое сильное впечатление! Ну, хороша Дашенька, это правда, но не настолько же, чтобы при одном взгляде на нее просветленно рыдать, как больной с непроходимостью кишечника по завершении успешной мониторной очистки!

Хмурясь, я протолкалась в квартиру мимо застрявшего в холле братца и обнаружила, что стон из его мужественной груди исторгло отнюдь не созерцание Дашеньки. Зяма застыл перед картиной, весьма своеобразно украшающей белую стену. На мой взгляд, это полотно очень живо и убедительно изображало кособокий гроб, обитый блестящим шелком нарядного красного цвета. Я только не поняла, почему данное произведение называется «Сгусток энергии». Возможно, автор оптимистично намекнул зрителям на возможность грядущей реинкарнации? Или же дал понять, что он в курсе того, как функционирует отопительная система крематория?

– Это сам Парсон! – обернувшись ко мне, с волнением в голосе сказал Зяма. – Очень известный американский абстракционист!

– Отлично, – я пожала плечами. – Значит, можно считать, что я все-таки сходила на вернисаж!

– Бэнкси, Парсон, Хохлачев! – бормотал мой художественно образованный братец на бегу в гостиную, где обнаружилась какая-то жуткая конструкция из размолотых в щепу досок, стальной проволоки и стеклянных шариков – точь-в-точь контрабас, убитый прямым попаданием авиабомбы и посмертно расстрелянный из пейнтбольных ружей. – А это Потоцкий! А это! Боже! Мама родная! Дюха!!!