Спокойно, Маша, я Дубровский!

На это Арсен Суренович резонно заявил, что покойная Мона Лиза его лично беспокоит несравненно меньше покойной Марии Федоровны. Он, директор «Мегадента», эту самую Лизу знать не знал, так что о целесообразности рекламы с ее участием пусть голова болит у директора «Лувра».

Данное высказывание с головой выдавало Арсена Суреновича как человека крайне далекого от всех видов искусств, за исключением зубоврачебного. Поэтому я не особенно удивилась вопросу, который он обеспокоенно задал Зяме, провожая нас с братцем к выходу из клиники:

– А «Лувр» этот – солидное заведение? Большое? Что-то я не помню у нас в городе такой клиники...

– Так это не наше заведение, это французское! – не моргнув глазом, ответил Зяма. – Большое, это точно, и очень солидное. Вы в Париже любого спросите, там Лувр каждый знает!

– Да что в Париже! – с воодушевлением подхватила я. – Лувр во всем мире знают с самой лучшей стороны!

Когда мы прощались, вид у Арсена Суреновича был задумчивый. В тот момент я даже, наверное, смогла бы убедить его перенять ценный опыт Лувра, оплатить работу Сашки Петрова и позволить покойной Машеньке продолжить жизнь в искусстве рекламы «Мегадента», да времени на это не было. А жаль, в «МБС» такую мою культурно-просветительскую деятельность оценили бы высоко, не исключено даже, что в денежных знаках...

– О чем думаешь? – спросил Зяма.

Мы задержались под навесом, затеняющим высокое крыльцо «Мегадента», не спеша выходить на открытое пространство улицы. Было девять часов вечера, но солнце еще не село. Его красный диск висел аккурат в проеме между сплошными линиями зданий, заливая проспект алой лавой закатных лучей.

– Я думаю о знаках, – честно призналась я.

– О! Точно, где-то тут был знак! – Зяма резво поскакал вниз по ступенькам, зачем-то полез в клумбу и призывно помахал мне из петуний, в коих утонул по щиколотку. – Дюха, двигай сюда!

Я двинула, подошла к поруганному цветнику и посмотрела на небольшой мраморный куб, который Зяма настойчиво пинал ногой, привлекая мое внимание к выбитым на камне знакам. Затейливые буквы складывались в надпись, которая торжественно сообщала всем, кто давал себе труд с ней ознакомиться, что клиника «Мегадент» приняла своего первого пациента в декабре прошлого года, в память о каковом событии и была испорчена сим мраморным вложением хорошая клумба, а также проведен веселый праздник. Я фыркнула, покосилась на закрытое окно кабинета Арсена Суреновича и пробормотала:

– И этот человек думает, будто он знает, как делать рекламу?

Веселый праздник по поводу приема первого пациента виделся мне небольшим стоматологическим шабашем с сеансом одновременного сверления зубов и каменной глыбы, превращающейся в памятник под бодрую зуду бормашины и победный лязг стальных инструментов.

– Вот, – сказал меж тем Зяма, продолжая пинать мраморный куб и набиваясь на похвалу своей оперативно-розыскной деятельности. – Теперь мы знаем, что мегадентовские стоматологи, ортодонты и протезисты мучили Машеньку с декабря прошлого года, то есть около шести месяцев. Неудивительно, что бедняжка скончалась!

Это была интересная версия кончины героини, и я подумала, что Зяма-то молодец, дело говорит. Причиной смерти молодой женщины надо поинтересоваться в обязательном порядке!

Вообще узнать и обдумать надо было очень многое, но я уже ни на чем не могла сосредоточиться. Близилась ночь, а день был неимоверно долгий, трудный и нервный. Я ощущала настоятельную потребность в отдыхе. Пора было подумать о том, где мы с братом, два гонимых беглеца, сможем обосноваться на ночлег.

– Домой возвращаться нельзя, к друзьям-знакомым лучше не соваться, это опасно, – рассудил Зяма. – Значит, остается один выход: нумера!

– Гостиница, что ли? – Я поморщилась. – Там же документы спросят!

– Я разве сказал «гостиница»? Я сказал «нумера»! – усмехнулся Зяма. – Да в городе полно таких отельчиков-мотельчиков, где документы постояльцев никого не интересуют, плати деньги – и живи себе, сколько хочешь, как хочешь и с кем хочешь!

– И ты знаешь такие места?

Зяма усмехнулся:

– Эх, Дюха! Учить тебя еще и учить! Впрочем, лучше не учить, Денис мне за это спасибо не скажет...

О Денисе говорить не хотелось, и мы надолго замолчали. Кулебякин, кстати, успел пять раз позвонить Зяме на мобильный. На самом деле получалось, что звонок поступал не к братцу, а ко мне, но Денис этого так и не узнал, я все его вызовы игнорировала. На Зямин телефон, заряженный резервной карточкой Трошкиной, пришло только одно sms-сообщение – естественно, от самой Алки. «Позвоните, когда будете в состоянии», – просила наша общая подруга.

– Это же надо, так невнятно выразиться! – ворчал Зяма, знакомясь с Алкиным посланием в такси по дороге в мотель. – Могла бы уточнить, какое именно из возможных моих состояний ее интересует!

– Полагаю, состояние относительной безопасности, – предположила я, и звонок Трошкиной решено было сделать из мотеля.