Спокойно, Маша, я Дубровский!

– Видите эту кольцевую дорогу? Она тянется позади линии коттеджей, выстроенных по кругу, – увлеченно рассказывал Дмитрий Богданович, помогая себе указательным пальцем. – Каждый коттедж со всех сторон окружен забором. Калиточка в его фронтальной части ведет на территорию собственно клиники, этим путем пациенты ходят на процедуры. А с другой стороны есть ворота для въезда и выезда автомобилей. Захотелось нашему гостю совершить автомобильную прогулку – нет проблем! Специального разрешения ни у кого спрашивать не надо.

– И назад вернуться так же легко? – я внимательно слушала. – Никакой пропуск не нужен?

– Охранник на главных воротах, под аркой, знает машины всех наших пациентов и пропускает их беспрепятственно, – объяснил директор. – Конечно, к незнакомому автомобилю он обязательно подойдет с вопросом – как в вашем случае, например. Впрочем, случайных гостей у нас не бывает, ведь эта дорога ведет только к нам, больше никуда.

– Прекрасно придумано, – сказала я, имея в виду вовсе не систему охраны тайн личной жизни, которая принята в «Фениксе».

– Спасибо, пациенты тоже очень одобряют наши порядки. Мы ведь имеем дело с людьми непростыми: состоятельными, зачастую известными, уставшими от публичности. Большинство из них не хотят афишировать тот факт, что благоприятные перемены в их внешности произошли не сами по себе, а при деятельном участии команды диетологов, косметологов и хирургов. Поэтому, сами понимаете! – Дмитрий Богданович широко развел руками, извиняясь, что не может столь же полномасштабно удовлетворить мое любопытство.

– Я прошу прощения! – под тихий скрип открывшейся двери вежливо пропела бабуля. – Извините, если помешала беседе, но мы уже немного устали ждать ее завершения и...

– Я... Нет... Не может быть! – красноречивый дотоле директор при неожиданном появлении моложавой принаряженной бабули вдруг начал мямлить, как двоечник у доски.

На глазок я дала бы Дмитрию Богдановичу лет семьдесят, так что в бывшие ученики нашей Катерине Максимовне он не годился.

– Что такое? – бабуля тоже растерялась. – Погодите-ка... Митя?! Митенька, это ты?!

– Катрин! – побелевшими губами шепнул «Митенька» и полез в нагрудный карман рубашки за нитроглицерином.

Он сунул в рот таблетку, а бабуля с нежной улыбкой покачала головой:

– Что, ни к черту сердечко стало? А помнишь, как мы на Фишт восходили без последнего привала, и ты полдороги тащил мой рюкзак, точно семижильный?

– Вы старые знакомые? – догадалась я, услышав обрывок знакомого рассказа бабули о славной туристско-альпинистской юности. – Ба, это тот самый Митя?!

– Тот самый, – бабуля кокетливо улыбнулась директору и поправила шляпку. – Сорок лет не виделись!

– Тридцать два, – поправил Дмитрий Богданович. – С тех самых пор, как ты мне отказала и за своего Славика вышла.

– Ох, где теперь мой Славик...

В глазах старых (во всех смыслах) знакомых заблистали слезы, а мои собственные очи засверкали при мысли о том, что личные связи бабули в очередной раз пойдут на пользу делу. Говорят, что старая любовь не ржавеет? Отлично!

Мысленно я закатала рукава, как молотобоец, и принялась ковать из этой нержавейки инструмент для открывания тайны. Имелась в виду тайна личности пациентов «Феникса», вернее, всего одной пациентки.

Бабулино присутствие развязало язык скрытному директору. Растроганный «Митенька» напрочь утратил интерес к делам своей современной клиники, он жаждал предаваться воспоминаниям тридцатилетней давности, а я своими вопросами мешала ему погрузиться в славное прошлое. Чтобы я отстала, Дмитрий Борисович рассказал мне все, что знал. И, хотя знал он, в общем-то, немного, добытые в трудном разговоре крупицы информации легли в мою версию, как недостающие пазлы.

36

– Когда мамуля рассказала мне о «Фениксе», я подумала, что это заведение рассчитано на таких, как Мария Галкина: богатеньких тетенек, которые в прямом и переносном смысле с жиру бесятся, – объясняла я Алке, сидя рядом с подружкой на поваленном стволе.

Мы более или менее удобно устроились в лесу, который превращался в непролазную чащу уже в паре метров от дороги. Прямо перед нами, за дырчатым занавесом листвы, краснели ворота коттеджа «Роза» – в «Фениксе» все домики носили имена декоративных цветущих растений.

– Мы ошиблись, когда решили, что настоящей Машеньки нет в живых. Да, та женщина, которая играла ее роль для екатеринодарской публики, умерла, и тело предано земле. Но настоящая Машенька жива! Она уже полгода находится здесь, в «Фениксе»!

– Уверена? Зараза! – спросила Алка, звонко прихлопнув комара.

– Сама зараза, – отмахнулась я и от скептически настроенной подружки, и от кружащего вокруг кровопийцы. – Уверена на девяносто девять процентов.

– Почему же не на сто?

– На сто я была бы уверена, если бы Дмитрий Борисович опознал настоящую Машеньку как свою пациентку, – вздохнула я. – К сожалению, у нас нет ни одной ее фотографии. Зато он опознал кое-кого на снимке в газете!

– В том фоторепортаже «Утренней жизни»? – встрепенулась Трошкина. – И кого он там узнал? Андрея Попова?!