Спокойной ночи, красавчик

Пиджак надет, радио выключено, дверь открыта.

– Доброе утро, – говорит Сэм.

– Привет, Сэм. – Это Мороженая Нэнси, точно к ее десяти утра. Она возглавляет отдел развития в «Мидоу-Хиллз», частной школе-интернате в двадцати трех милях к северу и недавно утратила жажду к жизни.

– Входите, присаживайтесь, где вам нравится, – говорит Сэм. Он часто так говорит. Разрешение пациентам выбрать, где сидеть – это часть работы (из книг о методах психотерапии, прочитанных мною в свободное время стало ясно, что работники этой сферы рассматривали бы это, как диагностику). Нэнси садится на противоположной стороне дивана, в самой дальней точке от кресла Сэма (и прямо под вентиляцией). Это место выбирает большинство пациентов. Только жена аптекаря выбирает другой край дивана.

Нэнси расстегивает молнию на сумке. – Дайте мне минутку, чтобы подготовиться, – просит она.

У нее есть проблема со здоровьем. Тарзальный туннельный синдром. Он вызывает онемение обеих пяток, и лечение включает в себя прокатывание подошв по двум твердым, шипастым шарикам как минимум три раза в день. И лучшее время для этого – следующие сорок пять минут, которые, судя по прошлой неделе, Нэнси проведет, бурча Сэму по поводу Анджелы, своей семнадцатилетней дочери.

– Анджела утром спросила, можно ли пригласить этого мальчика провести с нами выходные, – начинает она. Бинго. «Этот мальчик» – так она называет бойфренда своей дочери, хотя ему уже двадцать два.

Нэнси знает об их отношениях только потому, что несколько недель назад поставила будильник на четыре утра и прокралась в комнату Анджелы, чтобы порыться в ее телефоне. Она обнаружила их переписку, а также секретный аккаунт своей дочери в «Инстаграм», который, честно говоря, довольно обличителен. Это закрытый аккаунт, и мне пришлось создать себе фальшивый, притворяясь угрюмой, но привлекательной семнадцатилетней девушкой, взяв фотографии с Фэйсбука кого-то из Брисбена, Австралия. Это сработало – Анжела приняла мой запрос на следующее утро, предоставив мне доступ ко всем двумстам шести фотографиям, которые доказывают, что она и «этот мальчик», похоже, очень любят друг друга.

Для ясности – я знаю, что то, что я делаю – неправильно (то есть подслушиваю сеансы терапии Сэма, пять дней в неделю в течение последнего месяца), но кто бы этого не сделал? Теперь я знаю так много. У художницы, рисующей губную помаду – парень-импотент! Жена аптекаря теряет интерес к мужу! Мрачная директриса школы, которую я часто вижу в продуктовом магазине, переживает экзистенциальную тревогу. Как тут остановиться?

И меня интересуют не только они, но и он сам, доктор Статлер. Слушая каким тоном он беседует с пациентами – как утешает их, принимая их уязвимость, слыша это сочувствие, я не могу прекратить. И если что-то не правильно, это еще не значит, что это плохо. Я же не сажаю детей в клетки. Вообще-то, я думаю, что мое участие даже полезно пациентам Сэма – еще одна доза позитивной энергии, ведь я искренне болею за каждого из них.

Точнее, за всех, кроме Кристофера Цукера, вице-президента идиотов в новой компании по разработке приложений, где он зарабатывает достаточно, чтобы потратить полчаса, болтая Сэму о своем слепом обожании Дэвида Фостера Уоллеса[23]. Узкие Джинсы – такое прозвище пришло мне в голову для Кристофера. И вы бы поняли почему, увидев, как он неторопливо выходит из кабинета Сэма в этих нелепых «Дизелях» за триста баксов. Он единственный клиент Сэма мужского пола, и именно такие парни всегда вызывали у меня ненависть. Красавчик с подружкой модельной внешности. Ее зовут Софа, оканчивается на «а». Она чешка и, судя по рассказам Узких Джинсов, безумно горяча в постели. Восточноевропейские девушки, как известно, ведут себя именно так, объяснил он, приписывая это «всему этому коммунистическому угнетению», и мне потребовалась каждая унция сдержанности, чтобы не заорать на него через вентиляцию, напомнив, что Чешская Республика вернулась к либеральной демократии в 1989 году.

Сэм и Мороженая Нэнси некоторое время беседуют. Ее муж говорит, что она слишком строга с Анджелой, но он не в курсе того, каков сегодняшний мир. Затем в кабинете внезапно становится тихо.

– Что-то случилось прошлым вечером, – говорит Нэнси. – Я готовила ужин, и вдруг у меня в голове всплыло это воспоминание. Моя мама, уходящая ночью и оставляющая нас с Джилл одних.

– Сколько вам было? – Спрашивает Сэм.

– Наверное, шесть. Значит, Джилл было три. Я вижу это так ясно. Встав с постели, я обнаружила, что дом пуст, а мамина постель застелена. Я была в ужасе.

– Как вы думаете, где она была?

– Понятия не имею.

Сэм немного подождал. – И как часто это происходило?

– Определенно не раз. – Ее голос напряжен. – На днях я позвонила Джилл и спросила, помнит ли она об этом что-нибудь. Но она не помнит.

– А вы спрашивали свою маму?

– Нет. Боюсь, я все это выдумываю.

– Зачем вам это выдумывать? – переспрашивает Сэм.

– Вы же доктор. Вы мне и скажите.