Спокойный хаос

— Марта, да что ты такое говоришь? — возразил я. Согласен, мою реплику вряд ли назовешь конструктивной, но ничего лучшего в тот момент мне на ум не пришло. Марта улыбнулась, и злость в ее глазах сразу же растаяла, на ее месте появилось уже знакомое мне заговорщицкое выражение: надо же, ей удалось вытащить меня из норы.

— Ты же сам говорил, что Клаудия ведет себя нормально, — прокомментировала она, — что никогда не плачет, по ночам спокойно засыпает и даже не выглядит печальной. Что ж, Клаудия не переживает, ты не переживаешь, разве это не зависит от того, что вы не переживаете? Лара умирает, а вы оба не скорбите: хорошенькое дело. А я вот переживаю, горюю, и у меня бывают даже приступы паники, но совсем по другому поводу, и мне тоже не больно оттого, что она умерла. Значит, и я тоже ее не любила.

Снова она меня буквально втащила в этот бессмысленный спор, и на этот раз я отреагировал еще более неуклюже, а ведь не надо было:

— Да что ты такое говоришь, Марта? Да любили мы Лару.

Мой ответ ее полностью удовлетворил, она улыбалась.

— Глупости, Пьетро. Одна я знаю, что она, бедная, вынесла. Знаешь, ведь на занятия по йоге, к китайскому знахарю, к колдуньям ее сопровождала я. Она прекрасно знала, что ты ее не любил, она знала обо всех твоих походах на сторону, но с тобой даже заговаривать на эту тему не пыталась, потому что ты всегда заводил свою песню с твоими дурацкими выдумками насчет вашего союза, насчет духа, царящего в вашем семейном очаге, и все кончалось тем, что она тебе верила. Ей не хватало мужества взглянуть правде в глаза, но она обо всем знала, и, доложу тебе, знала очень хорошо и сильно от этого страдала.

— Лара не страдала. Это ты всегда страдала. Это она сопровождала тебя к знахарям.

— Ты хоть со мной-то не хитри, — встала на дыбы Марта. — Лара очень страдала! И у нее были причины страдать, потом что ее муж изменял ей направо и налево, и никто ее не любил, даже родная дочь.

— Да перестань ты, пожалуйста. Марта, ты, как всегда, все преувеличиваешь.

— Если не… — улыбнулась она, — если не… — и на мгновение в ее глазах появилось то выражение радости, тринадцать лет назад запечатленное на фотографии перед витриной магазина « Криция», обессмертившей его, — если только ты об этом и не подозревал даже. Посмотри мне в глаза, Пьетро, и ответь. Ты и вправду не догадывался, что Лара страдала?

— Лара не страдала, это ты страдала. Ты страдала всегда и продолжаешь страдать сейчас, насколько я могу судить. Она — нет.

Несколько мгновений она ошарашенно смотрела мне в глаза, а потом вдруг рассмеялась.

— Великолепно! Это же надо, а! Подумать только. И ты еще говоришь это искренним голосом! Ты не знал, что твоя жена страдала. У нее буквально разорвалось сердце оттого, как она страдала, а ты даже об этом не…

— Ну, ладно, хватит! Лара хорошо себя чувствовала, и я ее любил и не гулял на стороне.

— Да что ты? Нет, говоришь? — она повысила голос. — А что ты тогда скажешь насчет Габриеллы Париджи? Лара меня взяла с собой один раз, когда следила за тобой, и я тебя видела собственными глазами, я видела, как ты входил в тот дом на Корсо Лоди, хотя в это время ты должен был быть в Лондоне! Что ты там делал? Производственное совещание?

— При чем тут это, Марта, это было десять лет назад.

— Ах, вот как, значит, если это было десять лет назад, то не имеет уже никакого значения? Напомню тебе, что твоей дочери тогда было только три месяца, три-ме-ся-ца! И у Лары была послеродовая депрессия, или и этого ты тоже не знал?

— Марта, прошу тебя, пожалуйста…

— А как же та другая, ведущая? Когда она была у тебя? Пять лет назад? Да, это было пять лет назад, я еще была беременна Джакомо. Что, и это слишком, пять лет назад уже не считается? И это тоже не имеет значения? Ночь вручения «Оскара» в Лос-Анджелесе, ты помнишь? Ты хорошо помнишь ту штучку, с которой ты провел ночь в Imperial Bedroom [27]в отеле в Беверли-Хиллз? О, откуда я знаю это? Что ж, так уж случается, что…

— Послушай, я не знаю, что это тебе вдруг в голову взбрело ворошить старое. Меньше всего это касается тебя, но единственное, что я могу тебе сказать, я любил Лару, и она это знала. Вот и все. Может быть, я и изменил ей те два раза, если хочешь знать всю правду, я ей изменил еще пару раз, всего четыре раза, и все с начала нашей совместной жизни, в первые годы, когда, с твоего разрешения, и у меня была потребность время от времени отколоть какой-нибудь фортель; но я ее любил и уважал, и она вовсе не страдала.

При этих словах Марта просто вышла из себя. Так мне, олуху, и надо, сейчас думаю я, если не удержался, надо же было промолчать.

— Послушай, ты мне-то хоть лапшу на уши не вешай! — завопила она. — Рассказывай об этом кому-нибудь другому, понятно тебе? Мне не так просто навешать, я — не она! Я еще хуже тебя, что ты думаешь? Нет, я такая же, как ты! Ты всегда делал все, что твоей душеньке было угодно, и всегда тебе было наплевать, что думала об этом Лара. Вот, как ты ее уважал! Ты даже со мной переспал!