Спокойный хаос

— Я не знаю, как ты, — начинает он, — а я в детстве мечтал стать профсоюзным деятелем.

Он надевает очки и снова становится самим собой.

— Профсоюзным деятелем?

— Да, профсоюзным деятелем, как мой отец.

— Твой отец был профсоюзным деятелем?

— Он был секретарем областного профсоюзного комитета в провинции Комо, когда-то мы там жили. Он мог бы стать и секретарем регионального комитета, но умер…

Опять отец. Любопытно. Ведь и Жан-Клод начал с отца, если я не ошибаюсь. Его отец был военным летчиком, и никогда не забирал его из школы…

— А как же я? Что мне пришлось вместо этого делать? — посмеивается он. — Мне пришлось заниматься совсем другим делом, куда там профсоюзная деятельность: я стал начальником отдела кадров. И мне это даже нравится.

Из дверей школы выходит учительница Глория. В этот момент конус солнечного луча, как бычий глаз [36], бьет прямо в двери школы, и она, как всегда, точь-в-точь повторяет все свои движения, чтобы достать очки от солнца, — упирает сумочку в приподнятую ногу; долго-долго роется там, извлекает очки и надевает их, потом идет резким шагом, как будто что-то сеет. Кто его знает, догадывается ли она о том, что всегда повторяет одни и те же движения. Почему бы ей не надеть очки, прежде чем она выйдет на улицу. Она заметила меня издали, поздоровалась. Солнце уже спряталось за огромным облаком в форме кролика…

— Или лучше сказать, — продолжает Енох, — нравилось. Было приятно работать в отделе кадров, когда сотрудникам хорошо работалось, они были довольны, из месяца в месяц число работников увеличивалось, потому что компания принимала на работу, а не увольняла. Я проработал два чудесных года, что правда, то правда. А сейчас мне моя должность не нравится. Сейчас я, как в аду — это слияние всех уже забодало. И все идут ко мне, а мне нечего им сказать. До вчерашнего дня я надеялся на Жан-Клода: я старался поставить в пример, внушить всем его спокойствие и присутствие духа, уверенность, хотя в последнее время он был какой-то отчужденный. Ситуация с каждым днем все усложнялась, но я продолжал в него верить. Мне показалось странным, что он пошел в отпуск именно в этот момент, но все равно я ему доверял, понимаешь? Никогда бы не подумал, что он нас бросит на произвол судьбы. Вчера вечером мне звонит Баслер и говорит…

Бросить нас. Бросить нас?Но ведь это Терри… Стоп, я не должен глотать наживку, я не должен переживать. Это проблема Еноха, меня она не касается, это он сюда пришел, это ему нужно со мной поговорить. Бросил нас — о'кей: по-видимому, до них эта история дошла в таком варианте: Жан-Клод нас бросил.

— …но сегодня утром, — продолжает он, — меня разбудили бесконечные сомнения и беспокойства, я проснулся в пять часов, они меня буквально растерзали, так что я и глаз не смог больше сомкнуть, думал о том, что нас ждет, о сокращении персонала, о заявлениях в суд, о сто десятом вторжении в нашу компанию, на этот раз, американцев и канадцев, а потом я подумал о своем отце: как бы он повел себя на моем месте…

Зазвонил мой мобильный. Енох тут же замолчал, он дает мне возможность поговорить по телефону. Я посмотрел на дисплей. Это Терри. Терри?!Он звонил мне всего один раз два года назад, когда меня назначили директором, чтобы поздравить с назначением на эту должность. Должно быть, случилось что-то уж очень важное, но что? Ничего хорошего быть не может, решил я. Я верю Жан-Клоду: я верю тому, что он мне рассказал, именно на этом месте, сидя на этой самой скамейке, он так страдал прямо у меня на глазах, поэтому я считаю Терри предателем и не отвечу ему, вот и все, а мобильный пусть звонит, мне-то что, я буду вести себя, как Лебовски [37], более того, я кладу мобильник в карман и улыбаюсь Еноху, давая ему понять, что он может говорить, нет, нет, ничего срочного, нет ничего такого, что хотя бы минимальным образом могло конкурировать с воспоминаниями о его отце.

Енох ждет. Но молчит, как видно, ему нужно бы еще и пару ободряющих слов сказать, сейчас у него такая подозрительная физиономия — может, он прочел на дисплее, что звонил Терри, нет, этого не может быть, он не мог прочитать, ну и что, даже если он и ухитрился заметить, какая разница, я не разговариваю с предателями, что в этом плохого, разве я должен с ним разговаривать только потому, что Терри очень влиятельная фигура: как кто-то сказал: «На ступеньку ниже Всевышнего», из-за этого я обязан ему отвечать, что ли?

— Продолжай… — ободряю я его.