Снова идет снег. Город парализован, мы примостились в конце длинного хвоста машин. Усталая, разгоряченная, Клаудия сидит рядом со мной. Все на ней промокло насквозь. После уроков она играла в снежки со своими одноклассниками — мальчики против девочек. Я ей разрешил, хотя завтра и послезавтра у нее соревнования по художественной гимнастике, и не дай бог, она ушибется, и я даже не стал возражать против того, чтобы она села в машину вся мокрая — ну и пусть испортится кожаная обивка сидений. Похоже, что она переживает это событие, как волшебный момент в своей жизни, для нее это как возвращение в раннее детство: делать все импульсивно, не пускаясь в размышления, испытывать радость, удовольствие, словом — переживать массу приятных эмоций, не омраченных мыслью о том, а что же будет дальше; было бы настоящим преступлением с моей стороны испортить ей такой праздник души. Став взрослой, она когда-нибудь вспомнит этот день, хотя мне еще очень трудно представить ее взрослой: «
— Здорово же вы им задали, — говорю я.
— Да. А ты видел, что сделал этот дурак Мирко?
Мне не следует делать ей замечание по поводу нехорошего слова, ей обычно за это выговаривала Лара.
— Это тот, что насыпал снег за шиворот Бенедетте?
— Да. Она даже заплакала, убогая.
Убогая… Вот об этом, пожалуй, стоит поговорить.
— Убогая? И где ты слышала это слово?
— А что? Это вульгарно?
— Да нет, наоборот, это редкое слово, если, конечно, его не сицилианец говорит.
— Так Роксанна все время говорит, — она оборачивается ко мне и улыбается. — Эй, и правда, ведь она же из Сицилии!
Внимание: ведь это та Роксанна, что живет в интернате. Она не сирота, но оба ее родителя находятся в коммуне, где проходят реабилитацию наркоманы. Значит, эту тему надо закрыть. Да и фамилия Лары — Сичилиано. Сейчас же нужно поменять тему разговора.
— А по-римски в этом случае говорят «бедняжка», — объясняю я.
— Бедняжка?
— Да. Бедная, бедняжка.
— А на миланском диалекте как это будет?
— По-милански? Не знаю: может быть, бедолага.
Она смотрит на меня и размышляет.
— Что-то вроде бедная звездочка?
Сегодня просто сумасшедший день получается. Бедная звездочка, бедняжка: это она о себе…
— Не знаю. Я не очень-то в ладах с миланским диалектом.
Я повышаю голос, нажимаю на клаксон, высовываю руку из окна, растопыриваю пальцы, показывая рога, — в этой дорожной пробке я сразу становлюсь похож на одного из многих неврастеников, потерявших терпение, а по правде говоря, меня вовсе не волнует, что мы все еще торчим в хвосте: весь этот спектакль только чтобы рассмешить Клаудию. И Клаудия смеется.
— Знаешь что, — говорю я ей, — после соревнований, в понедельник, махнем в Геную в океанариум, ведь у нас с тобой целая куча выходных.
Клаудия перестала смеяться, нахмурилась.
— А как же дядя? Разве он не обещал остаться с нами до вторника?
Дерьмо.
— Дядя не приедет, звездочка.
— Но ведь он же обещал приехать сегодня и оставаться на все выходные и праздник Святого Амброзия.
— Да, но он не может, ему надо быть в Лондоне.
— Зачем это еще?
— Наверное, ему нужно туда поехать, чтобы успокоить какую-нибудь капризную диву. Элизабет Херли. Бритни Спирс. Ты же знаешь, какие они чувствительные…
— А что ты имеешь в виду? Допустим, он туда поедет, и что он там будет делать, чтобы утешить их?
— Да я же сказал просто так, звездочка, я у него не спрашивал, что он там будет делать. Может быть, он будет присутствовать на церемонии вручения чего-нибудь кому-нибудь. Или ему нужно вручить чек, чтобы спасти жизнь двумстам собакам. Или ему самому должны вручать премию…
Она разочарована, даже очень разочарована. Но я не мог ей не сказать.