Спокойствие не восстановлено

И озирался украдкой по сторонам, терзаясь вопросом: "Продала барыня ту чудесную скрипку или еще нет?" Ему было нестерпимо больно думать, что она за бесценок попадет в жадные руки перекупщика. Временами он ловил отсутствующий напряженный взгляд Сони - так звали девочку - и понимал, что ее обуревают горестные, не по возрасту заботы. Хотелось помочь ей, защитить от жестокостей жизни. А что поделать, когда он не смеет даже заговорить с ней? Приближалось окончание работы, и Гошка понимал: сейчас за ним с дедом закроется дверь этого мира, и он уже никогда не увидит ни Веру Андреевну, ни осиротевшую Соню и ничем - при всем своем горячем желании, - ничем не сумеет им помочь.

Дед опустил верхнюю крышку фортепиано. Пробежался сухими цепкими пальцами по клавишам, взял несколько аккордов, склонив голову набок и прислушиваясь к звучанию инструмента, и остался доволен. Возились они с Гошкой вдвое против обыкновения, но дедова душа была теперь спокойна.

Вера Андреевна оценила дедову добросовестность. Соня тоже проиграла, присев на краешек вращающегося стула, несколько пассажей, и ее лицо просветлело.

Неловкость наступила при расчете.

Барыня вторично, заметно нервничая, спросила:

- Все-таки, сколько я вам должна?

Дед, удовлетворенный трудной, но на совесть выполненной работой, чуть наклонил голову:

- Как рядились. Рупь.

- Но ведь вы сделали гораздо больше...

- Не тревожьтесь, сударыня. Уговор дороже денег. И коли еще что потребуется, всегда к услугам.

- Благодарю вас очень... - Вера Андреевна протянула серебряный рубль. - Возможно... - она заколебалась, - возможно, я на днях пошлю за вами.

"Скрипка! - сразу догадался Гошка. - Значит, еще цела!"

И стал лихорадочно соображать, что же предпринять. Он знал: чтобы сохранить клиента, дед мог пожертвовать двугривенным или полтинником. Однако, когда коснется серьезного - скрипки, положим, - дед сделает то же, что пытался Матя: приобрести за бесценок. И, подкупленная нынешней щедростью, Вера Андреевна, пожалуй, ему поверит.

Гошка решился на отчаянный шаг.

Одеваясь в передней, он тайком уронил в темном углу рукавицу. А когда подобревшая Настя затворяла за ними дверь, изобразил на своем лице растерянность.

- Ты что? - спросил дед.

- Рукавицу обронил. Должно быть, в прихожей...

- Дозвольте растяпе... - попросил дед.

- Иди! - разрешила Настя.

В прихожей он поднял возню, будто бы в поисках рукавицы. На шум, как ожидал, вышла барыня.

- Что случилось, Настя?

- Да вот, мастер рукавицу потерял... - добродушно ответила та.

- Сударыня! - шагнув к барыне, поспешно выговорил Гошка. - Не отдавайте деду скрипку. Тоже обманет! Я вам хорошего человека приведу. Он поможет. Я был тогда на Сухаревке...

- То-то мне твое лицо показалось знакомым. Но почему...

В эту минуту послышались дедовы шаги, которому, как видно, надоело ждать на крыльце.

- Слышите, не отдавайте и не говорите даже... - торопливо шепотом произнес Гошка. А вслух возгласил: - Вот она, в самом углу была.

- Людей попусту тревожишь! - сердито выговорил дед и отвесил Гошке подзатыльник. - Извините, сударыня.

И толкнул Гошку к выходу.

Глава 3

БЕСПАЛЫЙ

Человека, которого Гошка обещал привести к Вере Андреевне, звали Сережа Беспалый, или - в сухаревской обыденке - просто Беспалый.

История его была темна. Говорили, что он крепостной богатого помещика, мальчишкой воспитывался вместе с барчонком. С повзрослевшим баричем ездил за границу. Необыкновенно одаренный музыкально, учился у выдающихся скрипачей. Молва приписывала им с молодым барином беспутную жизнь. Они будто бы любили переодеваться, выдавая себя то за близких приятелей, то даже за братьев. Словом, все шло весело и гладко до тех пор, пока терпению помещика не пришел конец и он не затребовал сына, под угрозой лишения наследства, домой. О дальнейшем шли вовсе противоречивые толки. Одни говорили, будто Сережа вступился за честь любимой крепостной девушки и тем вызвал гнев владельца. Другие утверждали, что тут был замешан молодой барин. Но как бы то ни было, по прямому ли барскому приказу или из желания потрафить господам, один из дворовых вызвал Сережу на драку, в которую вступили дружки обидчика. Сережу сшибли с ног, зверски избили, а главное, несомненно по заранее обдуманному намерению, изуродовали кисти рук. Сережу, обезумевшего от горя, два или три раза вынимали из петли. Затем он жестоко запил. Кончилось все тем, что его отпустили на волю.