Спокойствие не восстановлено

Однако все, что происходило в Казанской да и иных губерниях, было прямехонько связано с предстоящими переменами в жизни России. Как известно, на одной чаше весов были интересы крепостных крестьян, на другой – помещиков. Которые должны были перетянуть, догадаться не трудно. Несколько ранее, а именно 28 января, на первом заседании Государственного совета, посвященном рассмотрению условий крестьянской воли, царь Александр II сказал:

– Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в Государственный совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано.

В том, что все возможное было сделано именно для помещиков, вскорости должны были убедиться крестьяне. Правительство Александра II прекрасно понимало: не такой воли ждали крепостные. И что там фельдъегери… В каждую губернию были посланы свитский генерал-майор или флигель-адъютант с широкими полномочиями. Загодя передвинуты войска. Что касается Петербурга, там предосторожности принимались чрезвычайные. На каждый полицейский участок было поставлено по роте солдат с заряженным оружием. Ротным командирам приказано во всем подчиняться полицейскому начальству и открывать огонь немедленно по его распоряжению, расстреливая без разговоров, кого приказано.

Но и этого показалось правительству мало. Оно опасалось – и с полным основанием – взрыва возмущения в ответ на тяжелые для крестьян, грабительские условия освобождения. Посему накануне 5 марта, дня обнародования «воли», во всех казармах пехотных и гвардейских полков солдатам были розданы боевые патроны. Орудия заряжены картечью – слава богу, опыт был! – 14 декабря 1825 года картечью расстреляли полки на Сенатской площади. Приняты меры к защите Зимнего дворца, Петропавловской крепости, Адмиралтейства, вокзалов, телефонной станции и иных, важных, как бы мы нынче сказали, объектов. 4 марта командиры частей столичного гарнизона получили специальный приказ с указанием, как действовать «при первых признаках уличного смятения». А сама царская семья, вполне не доверяя принятым экстраординарным мерам, готовилась к бегству…

После такой-то вот подготовки 5 марта в Санкт-Петербурге и Москве под колокольный звон в церквах, дабы придать большую торжественность совершаемому акту, началось чтение «Манифеста» и «Положений 19 февраля».

В город Спасск, где до поры укрылись Викентий и Гошка, «Манифест» и «Положения» доставили с месячным опозданием против столиц. Отцы города, как могли, торжественно обставили чтение подписанных государем документов. Праздничным звоном заливались колокола. Народу в церкви, где «Манифест» и «Положения» должны были читаться, набилось видимо-невидимо. Чистая публика – ближе к алтарю, чернь – от него подалее. Ну, и беда нешто, что подалее? Главное что? Ведь праздник – для них, крепостных. То есть теперь – бывших крепостных! Гошку и Викентия сдавили – не дохнуть. Горели разноцветными огнями лампады, свет сотен свечей озарял стенную роспись и древние лики на иконах. Золотом и серебром сияло все вокруг: и царские врата, и оклады икон, и кресты, и паникадило, и одежды священника и дьякона. Курился ладан. Высоким сильным голосом читал молитву священник.

Гудел дьякон низким бархатным басом.

Но в ту же самую величественную минуту унтер местной инвалидной команды обходил своих, вытянувшихся по команде «смирно!», солдатушек-ребятушек и вразумлял:

– Глядите у меня. Ежели что – бунт какой или неповиновение, – в воздух не стрелять, казенных патронов попусту не тратить. Кто ослушается, запорю, мерзавца. А ты, Иванов, – унтер поднес к лицу хмурого рядового отлично знакомый последнему каменный кулак, – гляди у меня особо! Я тебя, каналью, знаю. Книжки читаешь, вольнодумствуешь. В Сибири сгною!

Между тем священник при мертвой тишине, установившейся в церкви, читал:

– Божиею милостию Мы, Александр Вторый, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем нашим верноподданным…

Гошка, а вместе с ним и все присутствовавшие в церкви с жадностью слушали монотонно-торжественное чтение, ожидая, когда в потоке пышной риторики зазвучат живые, относящиеся к делу слова.

Помянуты были и прошлое, и предшественники нынешнего царя. Ага, вот наконец!

– …дворянство добровольно отказалось от права на личность крепостных людей.

Оживление в толпе. Дворянство? Добровольно? Гм… странное утверждение!

– …крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей…

Что за притча? Как это: в свое время? А сейчас?! Разве не с сегодняшнего дня даруется воля многострадальному крепостному населению империи?

А священник читает дальше:

– …помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам, за установленные повинности, в постоянное пользование усадебную их оседлость… определенное количество полевой земли и угодий.

Стоп! У помещиков сохраняется право собственности на землю, а крестьянам ее – «за установленные повинности»? Неужто опять барщина?!