Сполох и майдан (Отрывок из романа времени Пугачевщины)

— Добро! А помните-ль, какое дружество велось искони съ царями московскими… Какъ посланцы яицкie зжали въ Москву и били челомъ государямъ товаромъ краснымъ, рыбой диковинной, да первый кусъ добычи и дувана откладывали и слали къ нимъ съ поклономъ и съ просьбой: Прими ты, надёжа-царь блый, наше жертвованье, — заморскiя диковинки царевичамъ на утху, золото въ казну государеву, на нужды многiя… А насъ помилуй, государь-батюшка, заставь за себя Бога молить, не вяжи намъ руки молодецкiя, не клади запретъ удали атаманской, не лишай казака воли казацкой, чт'o сердечне ему казачки чернобровой, слаще меду благо. Дозволь, молъ, отецъ родной, гулять казаку по морямъ, по марчугамъ, по степямъ и сыртамъ и крестить сталью кованой татарву сосднюю… А будетъ теб потреба въ войск богатырскомъ, токмо кличъ кликни, и придетъ къ теб весь Яицкъ какъ одинъ казакъ, и станетъ стной каменной супротивъ врага твоего. А одолетъ врагъ, то поваляются за тебя вс до послдней башки казацкой. А какъ послдняя свалится — казачата придутъ!.. И нсть на свт врага лютаго, короля державнаго, хана, лыцаря, что устоялъ бы супротивъ нихъ! супротивъ отважности ихъ! И милостиво слушали цари нуждушки и челобитье посланцевъ яицкихъ и съ милостью отпускали домой, сказывая: Гуляйте, дтушки, по морямъ, по степямъ… Только честь знайте и по-пусту не дразните татарву окаянную. Да какъ еще царемъ Михаиломъ жалованы мы крестомъ старой вры и красой-бородою… такъ и всми государями понын милостями были сысканы и въ вольностяхъ казацкихъ никогда не обижены.

Чумаковъ остановился, оглянулъ молчаливо-внимательную толпу и крикнулъ:

— Врно ли сказываю, атаманы!?

— Врно! Врно! Искони велися оные порядки казацкiе!

— Еще до-прежъ царя Михайлы такъ то было…

— Любо ли, атаманы, оное житье-бытье ддово?.. выкрикнулъ Чумаковъ.

— Любо! Ой, любо!..

— Толь житье наше ноншнее? Нутка!

Загудла толпа — заволновалась, заревла.

— Памятуете-ль, атаманы, чт`o было по запрошлый годъ въ Яицк? продолжалъ Чумаковъ. Памятуете ли генерала Фреймонова, да сотни побитыхъ, да сотни въ Сибирь погнатыхъ!.. По всему Яицку то аукнулось!

— Туда треклятымъ и дорога! вымолвилъ тихо ддъ Архипъ.

Ближайшiе казаки огрызнулись на него.

— Чего брешетъ старый!.. Почто забыли его надысь успокоить.

— Не замай его. Не даромъ онъ ддъ Ахрипъ!

— Вдомо вамъ тоже, каки нын порядки повели въ Яицк? Какъ дьяковъ московскихъ посл бунта прислали туда, да посадили росправу чинить… Чтожъ, атаманы? И намъ посиживать въ споко да ждать пушки къ себ?

— Почто! Не гоже въ споко быть!..

— Досидишься до лиха!

— Встимо досидишься, атаманы! продолжалъ Чумаковъ… Пора намъ разсудить въ кругу: к`aкъ славное казацкое житье-бытье завести на ддовъ ладъ? Посудите, порядите, умные, бывалые люди и честные атаманы. На тотъ рядъ и сполохъ битъ, на тотъ конецъ и рчь свою я заводилъ!.. Чт`o поршите — тому и быть! А я слуга мipy!! Чумаковъ слзъ въ толпу…

Толпа загудла. Вс заговорили вдругъ.

— Золотыя твои рчи, Чумакъ! сказалъ молодой казакъ изъ ближайшихъ.

— Медъ точешь, молодецъ! прибавилъ другой.

— Ишь загалдли… замтилъ кто то, оглядываясь на толпу.

— Набрешутъ гораздо, а разсудятъ — что калено желзо въ воду ткнуть — одинъ пшикъ!

* * *

Надъ толпой поднялся подсаживаемый молодцами на скамейку старикъ Стратилатъ.

— Гляди, старый вылзъ. Слухай ддушку…

— Гэй! Атаманы! Возьми угомонъ!

— Гэй! Буде врать то! Аль въ Кieв не слышно! кричали со всхъ сторонъ.

Смолкла понемногу толпа. Стратилатъ поклонился всмъ и заговорилъ.

— Поведу я рчь, дтушки, съизначала какъ разуму хватитъ… Вдомо всему станичному казачеству, яко мн годовъ много… Кто сказываетъ десятый десятокъ къ концу идетъ, а кто, слышь, завряетъ, что давнымъ-де давно вышла пора костямъ твоимъ на упокой. А я молвлю: что успю-де, належуся еще въ досталь до суда-то Божьяго… А сколько-де мн годовъ, того я не вдаю, и житiю, чт'o послалъ мн Господь, счета не велъ, грха сего на душу не прiялъ и безумiя въ томъ Богу не далъ…

— А ты не смазывай повозку-то… Время не терпитъ! сказалъ старшина Чика.

— Проселками то не води! Умаешь и себя и кругъ.

— Валяй на прямки, ддусь, что кружить-то по пусту!

— Не спши, люди православные… Не смазамшись, на дорог сядешь… А безъ пути на прямки скакать, такъ невдомо куда прискачешь и придется теб прохожаго человка опрашивать: куда-де занесла меня нелегкая и какъ званье мсту? И осмютъ люди!.. Коня-де умаялъ, а куда прискакалъ не вдаетъ.

— Невременное дло теперь смхоту заводить!