Сполохи (Часть 2)

- Ну, Бориска, счастье твое, что нас повстречал, - молвил Егорка, разрезая веревки на руках помора. - Давай за мной!

Перепрыгивая через изгороди, прямо по грядкам с репой, луком и морковью пронеслись они, распугивая скотину и птицу, и нырнули в густой ивняк, тянувшийся по берегу узкой речонки. Упав в траву, тяжело дышали.

- За что приказчика-то кокнул? - спросил, переведя дух, Егорка. Он расстегнул латы, сбросил сапоги и сидел на траве, шевеля пальцами ног.

- Да не убивал же, говорю.

- А вон кровь на одежде. Чья?

- И моя, и его. Меня тоже били, - Бориска потрогал распухший нос, потом решительно встал, сдернул с себя рубаху, скинул портки и с разбегу плюхнулся в речку. Егорка торопливо, словно куда-то опаздывая, тоже разделся, нырнул и щукой заскользил в искрящейся прозрачной воде.

- Хватятся тебя. Ведь с караула убег, - сказал Бориска, застирывая пятна на рубахе.

Егорка попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей, рассмеялся:

- Скажу, что за тобой гонялся, да, вот жалость, не догнал... Крепко досталось?

Бориска улыбнулся:

- Будь здоров!... - он скрутил рубаху жгутом, выжал и раскинул на траве. Сам прилег рядом, пожевал былинку, сплюнул.

- Да, Егорка, хреновая пошла на Руси жизнь, коли мужики промеж собой смертным боем бьются. Искал я вчерась ям, чтоб домой с попутчиками добираться, и заплутался. Всю ночь бродил - ни жилья, ни людей не встретил. Под утро вышел к деревне. Туманчик, мглисто. Иду это я по дороге, гляжу мужик валяется. Думаю, пьяный. Подошел ближе, толкнул легонько - молчит. Стал поднимать, а у него башка и развалилась, и сам он весь в глубоких ранах, застыл. Ох, чую, худое дело, никак разбойнички озоровали. Одначе вижу, все при нем: и однорядка новехонькая, хоть и порубленная, и сапоги, и даже перстень на пальце. Золотой. Мужик-то, видно, из важных, смекаю. Начал я орать, звать на помощь. Охотники нашлись, да только ни с того ни с сего скрутили меня и давай дубасить. Едва не прибили вовсе, но доводчик со стрельцом решили, что надо волочь меня на господский двор вместе с убитым и там суд чинить. Деньги при мне нашли. Мои деньги-то, а они вопят, что украл я их у этого приказчика. Отняли, только я и видел денежки-то.

- Дела-а... А я ведь чуял, что не мог ты лиха сотворить... Куда ж тебя носило? В эку даль забрался.

Бориска перевернулся на спину.

- Эх, Егорка, не спрашивай! Далеко я ходил. Теперя - домой... Сам-то давно ль в солдатах?

- Месяца два прошло, как отдал меня благодетель Пантелей Лукич. Стоим вот. Бают, скоро на Москву двинем.

- Служить-то, поди, нелегко.

- У дядьки тоже не сладко было. Чуть не ежедень лаял да за волосья таскал. Здесь тоже попадает, за дело, однако.

- На войну небось поведут. Ляхов бить или еще кого...

- А кто знает, все может быть.

Егорка привычно быстро оделся, застегнул латы, нахлобучил шишак со сплошным козырьком и продольным гребнем, протянул ладонь:

- Ну, друг, прощай!

- Погоди, - Бориска задержал его руку в своей, как же мне отсюда выбраться на тракт наш северный?

- Махнешь через речку, вон той рощицей на восток версты две отшагаешь - там и дорога

- Спаси тя бог, Егорка. Прощай!

Проводив взглядом солдата, Бориска свернул одежду, поднял ее над головой и вошел в воду. До него донесся отдаленный грохот. Плывя на боку, он видел поднимающиеся к небу тучи пыли в стороне от деревни, но не знал, что это означало. А к Дымово в это время подходил выборный полк нового строя полковника Аггея Шепелева.

3

Утренние сумерки уползали в лесную чащобу, прятались под широченные юбки вековых елей, прикрывались волглой бахромой папоротников. Острее становился дух гниющего дерева, прелых прошлогодних листьев, хвои, железистый запах болота. Над головой, изрезанное вдоль и поперек еловыми лапами, тихо бледнело худосочное северное небо. Лениво и неохотно просыпался лес.

Мокейка-скоморох остановился возле сухой березы, обросшей трутовиками, стащил с головы видавший виды треух, прислушался к звукам пробуждающегося леса. В слабом шелесте листвы и шорохе ветвей, в поскрипывании древесных стволов, в теньканье невидимых пичужек мерещилась ему чудная музыка, которую и не передать на гуслях. А попробовать надо. Мокейка снял с плеча тощий мешок, вытащил на свет старые, с бесчисленными выщербинами гусли. Улавливая чутким ухом лесные звуки, он привычно пробежал пальцами по струнам. Где там! Далеко ему до деда Куземки. Вот уж чует естество старый: коснется струн - запоет в камнях ручеек, проведет жесткой ладонью - глухо дрогнет земля под копытами резвых казачьих коней. Да что говорить... А песен сколько знает дед Куземка - не счесть.