Спонтанность сознания

Вскоре после того, как был закончен первый вариант этой работы, скончался А. Н. Колмогоров. Из жизни ушел гений. Вместе с ним ушла и целая эпоха. Конечно, я не могу считаться его учеником, но вместе с ним я проработал 10 лет, будучи его первым заместителем по межфакультетской Лаборатории статистических методов МГУ. Для меня, пожалуй, самым важным из его суждений было часто повторяемое высказывание, звучавшее примерно так: «Мы имеем, по крайней мере, одно весьма серьезное преимущество — владеем вероятностным мышлением». Он никогда не эксплицировал эту мысль — ее нужно было понимать в зависимости от той ситуации, в которой она произносилась. Именно в те годы я начал разрабатывать вероятностную модель языка. Это вызвало раздражение у многих моих коллег, полагавших, что надо нам всем заниматься приложением вероятностно-статистических методов к вполне конкретным, а отнюдь не философски звучащим проблемам. Но Андрей Николаевич дал мне разрешение на самостоятельность мысли — на право самому ставить проблемы, выходящие за привычные рамки официальной науки. Так это право и сохранялось за мной.

ВВЕДЕНИЕ Место нашего подхода в современной философии

На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума.

Величие человека измеряется величием тайн, которые его занимают или перед которыми он останавливается.

И. Кант. Из предисловия к первому изданию Критики частого разума [Кант, 1964]

М. Метерлинк. Смерть. Гл.1, § 10 [Метерлинк, 1914]

Входя в мир философской мысли, мы со всей отчетливостью видим, что каждая серьезная философская концепция сопряжена со своим особым, только ей присущим, языком[2]. Отчетливо разными вырисовываются перед нами языки философий Канта, Гегеля, Ницше, Гуссерля, Витгенштейна, Хайдеггера. Серьезные, философски ориентированные разделы науки — квантовая механика, теория относительности — это также построения, обладающие своими собственными языками. (В квантовой механике возникло даже представление, правда, не всеми разделяемое, о существовании особой — квантовой логики.) Разные религиозные системы оказываются порожденными разными языками. Разные языки обладают разной выразительной силой. Но измерять выразительную силу языка мы не умеем. И важнее, может быть, даже другое — одни языки навсегда остаются эзотерическим (эзотеризм здесь гарантируется трудностью восприятия), другие становятся mass media. Таким частично стал, скажем, и язык Гегеля, после того как на нем оказались написаны философские построения марксизма. И при всей нашей приверженности демократизму, кажется, все мы все же стремимся к неповторимой изысканности вновь создаваемого языка. Находя новый язык, мы находим новые возможности для того, чтобы сказать что-то новое о совсем старом, обсуждая извечные проблемы. Для нас таким новым языком оказался язык вероятностных представлений.

Языки философий так же, впрочем, как и всякие другие языки, непереводимы[3]. Не переводимыми взаимно оказались и языки христианства и буддизма, хотя обе религиозные системы, кажется, говорят об одном и том же. Не стыкуются между собой непосредственно квантовая механика и теория относительности. Язык физики пришлось обогатить новыми представлениями при попытке создания квантовых теорий гравитации, направленных на то, чтобы связать Общую теорию относительности Эйнштейна с квантовой механикой. И философ — прежде всего тот, кто владеет всей полифонией философских языков. Тот, кому открыт весь спектр звучания человеческой мысли. Критиковать другие философские системы — значит не принимать или не понимать языка, на котором они говорятся. На каждом языке, в конце концов, оказывается сказанным то, что на нем можно сказать. Каждый язык рано или поздно выговаривается и уходит в кладовые культуры. Иногда старое оживает. Оживает тогда, когда сказанное на старом языке обретает новое звучание на одном из новых языков. Так создается преемственность философской мысли. Мы все время то оглядываемся в прошлое, то забегаем вперед. Прошлое и будущее мысли всегда присутствует в нашем настоящем.