Спор богинь

Немного помолчав, он заговорил снова, как бы сам для себя, и процитировал:

– «Когда Аполлон разливал по небу сверкающую миллионами огней зарницу, он исцелял все, к чему бы ни прикасался, и изгонял силы тьмы».

У Астары перехватило дыхание. Именно это она испытывала, когда жила в Греции с отцом и матерью в тот последний год, незадолго до их гибели. Ей был знаком этот свет, не походивший ни на какой другой в мире, и, хотя ей было сложно облечь свои ощущения в слова, ей все время казалось, что Аполлон постоянно находился там, рядом с ней. Она обнаруживала его во всем, что видела: в морских волнах, в рыбе, бьющейся в сетях, в сверкающих глазах греков и даже в голых скалах, грозно высившихся над долинами. Этот свет, казалось, кристаллизовался и становился более интенсивным, чистым, одухотворенным, чем всякий другой, какой ей приходилось наблюдать.

Вслух же она спросила:

– Зачем ты пишешь эту картину?

– Для книги, – кратко ответил Вулкан.

– Для какой книги? Ты сам ее написал?

– Разумеется!

– О чем же она?

– Сомневаюсь, что тебе это интересно.

– Мне очень интересно.

Он снова поглядел на нее.

– Ты само совершенство! Я готов пасть к твоим ногам и принести тебе жертву – тебе или тому высшему существу, которое ниспослало тебя сюда, потому что ты именно такая, какая мне и требовалась.

– Я рада, что смогла быть настолько… полезной.

– Полезной! – воскликнул он. – Это слово ничего не объясняет! Я был в отчаянии и не знал, удастся ли мне вовремя закончить картину. Но теперь ты здесь, и я закончу ее к нужному сроку. Вот только не знаю, как мне выразить свою благодарность.

– А что за срок? – осведомилась Астара.

– День публикации.

– Я спросила тебя, о чем книга.

Он улыбнулся, и ей показалось, что его лицо немного смягчилось.

Она решила, что лицо его было на самом деле суровым – лицо человека, перенесшего немало тяжелых испытаний, но не сдавшегося и сильного духом. Тогда она напомнила себе, что, по словам сэра Родерика, Вулкан был обычным бездельником, бродившим по земле без всякой осмысленной цели. Ее не удивляло, что сэр Родерик, всегда уходивший с головой в любое занятие, за что бы он ни брался, подстрекаемый честолюбием, презирал всякого, кого мог заподозрить в лени и праздности.

– Мне очень хочется узнать, о чем рассказывается в твоей книге, – настаивала Астара, -тем более после твоих слов о том, что я оказалась так… полезна.

– Ты мне необычайно помогла, и позволь сообщить, что в настоящий момент ты участвуешь в элевсинской мистерии.

Астара улыбнулась. Именно это она и ожидала услышать.

Отец рассказывал ей про величественные церемонии, проходившие в Элевсине, неподалеку от Афин: со всех концов света стекались туда люди, чтобы присутствовать при совершении мистерий в храме. Желающие пройти обряд инициации собирались под Акрополем у Двойных ворот, чтобы проделать четырнадцатимильный поход по Священной дороге. Они наряжались в пурпурные мантии, увенчивали чело ветками мирта, а в руках несли длинные ветки фенхеля. Кульминация длинной и утомительной церемонии наступала с появлением Персефоны, державшей пучок колосьев, как держат ребенка.

Проходивших инициацию держали в темноте, символизировавшей подземный мир, и они едва не глохли от звуков льющейся воды, грома музыки и других шумов, которые должны были привести их в состояние эмоционального подъема и сделать восприимчивыми к завершающей мистерии. Их хватали невидимые руки, и от ужаса они едва не впадали в безумие.

Никто не знал, говорил Астаре отец, сколько времени проходивший инициацию человек бродил в темноте, но вот он внезапно выходил на свет, казавшийся ему теперь светом богов, и видел множество свечей, яркий алтарь и Персефону с колосьями пшеницы. Персефона протягивала ему колос и наполненный водой кувшин. Затем провозглашала: «Да падет на землю благодатный дождь! Да расцветут тучные злаки!» – и тогда жрецы начинали кружиться вокруг него в танце, ибо и он сам становился частью весны и света.

Все это промелькнуло в памяти Астары. Теперь она понимала, как хочет нарисовать ее Вулкан. И тем не менее у нее еще оставались сомнения, по силам ли художнику, живущему с ней в одной эпохе, передать на полотне священные мгновения элевсинской мистерии, настолько таинственные, что их невозможно передать словами.

Ее долгое молчание, вероятно, удивило Вулкана, и он вскоре задал вопрос:

– Ты больше не сгораешь от любопытства или просто устала?

– Пожалуй, чуть-чуть устала, – призналась Астара.

– Тогда можешь передохнуть, – разрешил он, – только недолго. Мне нужно будет продолжить работу, на случай, если я не смогу рассчитывать, что ты и завтра осчастливишь меня своим посещением.

Астара осторожно положила колосья на стул, внезапно почувствовав, что они и в самом деле сделались очень тяжелыми.

В Риме она уже позировала двум художникам, писавшим ее портреты (ни одним из них сэр Родерик так и не был доволен), и прекрасно знала, насколько утомительно сохранять одну и ту же позу в течение долгого времени.

Она легко шагнула с тронного возвышения вниз, а потом попросила:

– Ты позволишь мне взглянуть на твою работу?