Спор о Сионе. 2500 лет еврейского вопроса

О всякого рода психических «ненормальностях» автор не имел тогда ни малейшего представления, а поэтому специалисты вероятно не придадут его свидетельству большого значения. Как бы то ни было, поведение Нортклиффа было именно таким, как его характеризовали люди, работавшие с ним в течение многих лет, за одним только исключением: лорд Нортклифф был убежден, что его жизнь в опасности и несколько раз говорил об этом автору, а именно о том, что его отравляют. Если это само по себе — сумасшествие, то тогда он был сумасшедшим; но в таком случае многие жертвы отравления также умерли от сумасшествия, а не от того, чем их напоили или накормили. Если же это было правдой, то тогда о ненормальности не могло быть речи. Было ясно, что у такого человека могли быть опасные враги, но о враждебности с какой-либо определенной стороны автор в то время не догадывался. Опасения за свою жизнь несомненно вселяли Нортклиффу подозрения в отношении окружающих, но и в этом случае, если у него для этого имелись основания, никаким сумасшествием это быть не могло. Все это легко могло бы быть проверено и установлено с полной достоверностью, если бы только такая проверка могла быть произведена при свете дня.

Автор — не судья происшедшему, и он может только засвидетельствовать, что он видел и думал в то время, будучи молодым человеком, знавшим об окружавшем его немногим больше, чем младенец знает о форме земного шара. По возвращении в Лондон его допрашивал о состоянии здоровья лорда Нортклиффа брат последнего, лорд Ротермир, и один из ближайших сотрудников Нортклиффа, сэр Джордж Саттон. Мысль о возможной ненормальности видимо уже была к тому времени им внушена («освидетельствование» последовало вскоре за этим) и сказывалась в их вопросах, но и тогда у автора не возникло ни малейших подозрений в этом смысле, хотя он был одним из последних, видевших Нортклиффа до «обследования» и последовавшего за ним устранения его от дел. Это также осталось автору совершенно неизвестным, он не знал об этом ни в то время, ни еще много лет спустя, столь тайно все это было сделано. Хотя он прослужил в «Таймсе» 16 лет, он узнал о «сумасшествии» Нортклиффа и его «освидетельствовании» только 30 лет спустя, прочитав «Официальную Историю». К этому времени, однако, автор уже сам увидел к каким последствиям повела история, непосвященным зрителем которой он был в свои тогдашние 27 лет. [24]

Так Нортклифф оказался за бортом, устраненный от руководства своими газетами в решающий период времени, предшествовавший ратификации в Лиге Наций «мандата», который закрепил палестинскую сделку, предоставив нашему поколению расхлебывать ее последствия. Критическое обсуждение этой проблемы на страницах массовой печати с большим тиражом могло бы изменить весь ход событий. После смерти лорда Нортклиффа появление в «Таймсе» передовицы с критикой «позиции Бальфура по отношению к сионизму» стало уже невозможным. Начиная с этого времени, подчинение печати методами, описанными в «Протоколах», становится все более явным, достигнув в настоящее время положения, при котором правдивый репортаж и беспристрастное комментирование всего связанного с еврейским вопросом давно уже канули в прошлое.

Лорд Нортклифф был отстранен от дел и фактически посажен под домашний арест 18 июня 1922 года. 24 июня в Лондоне собрался Совет Лиги Наций; не опасаясь более общественной критики на страницах газет, он снабдил Англию «мандатом», разрешавшим ей оставаться в Палестине и водворять там сионистов с помощью оружия (мы описываем события, какими они оказались в конечном итоге; публике все это преподносилось в то время, разумеется, в совершенно ином виде). В этих условиях «ратификация мандата» была простой формальностью. Вся предварительная работа по составлению документа и обеспечению его утверждения, была проделана заранее министерскими чиновниками по указаниям Хаима Вейамана и им самим в министерских прихожих многих столиц мира. Члены «комиссии» полковника Хауза составили в свое время устав Лиги Наций; Вейцман, Брандейс, раввин Стефен Уайз и их сотрудники составили декларацию Бальфура; теперь предстояло составить третий документ первостепенной важности, к тому же такой, какого до тех пор не знала история. Вейцман не забывает почтить комплиментом тогдашнего британского министра иностранных дел, лорда Керзона, но особо отмечает, что «на нашей стороне нам была обеспечена ценная помощь г — на Вена Когана… одного из способнейших составителей законопроектов в Америке». Другими словами, американский еврей (Коган сыграл важную роль в значительно более поздних стадиях этого процесса) составил документ, на основании которого «новый мировой порядок» стал диктовать британскую политику и решать использование британских войск и судьбы Палестины.