Спор о Сионе

По возвращении Даллес поведал, что арабы боятся сионизма больше, чем коммунизма — открытие, для которого незачем было ездить в Палестину, а достаточно было взглянуть на географическую карту: арабы были знакомы с содержанием Торы и видели его буквальное приложение в Дейр-Ясине и Кибии. В передаче по телевидению он заявил (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс, 1 июня 1953 г.), что «Соединённые Штаты твёрдо стоят за декларацией 1950 года, совместно с Англией и Францией; она обязывает эти три государства активно действовать в случае, если нынешние границы Израиля будут нарушены военными средствами». Это была знаменитая «трёхсторонняя декларация», но автор этих строк не смог установить действительно ли Даллес выразился именно так или же его неправильно цитировали: декларация была составлена в объективной форме и гарантировала «границы на Ближнем Востоке и демаркационные линии перемирия», но вовсе не «нынешние границы Израиля»; однако, именно в таком виде сообщения мировой печати достигали арабского мира, и словесный ляпсус Даллеса передавал фактическое положение вещей.

Поколения сменялись одно за другим, и удлиняющаяся тень сионизма всё тяжелее ложилась на каждое последующее. Сэр Уинстон Черчилль, наконец у предела своих физических сил, передал должность тому, кого он уже давно назначил своим наследником, как если бы дело шло о правах неограниченного монарха: «Я не делаю ни одного шага в политической жизни без консультации с мистером Иденом; он будет нести дальше факел консерватизма, когда он выпадет из других, постаревших рук». В этом случае, всё указывает на то, что сэр Антони перенял по наследству от сэра Уинстона его безоговорочную поддержку «исполнения стремлений сионизма», и вероятно рад был бы видеть этот факел в других руках, поскольку он не столько освещал, сколько губил и «консерватизм» и самую Англию. С того момента, как он занял должность, к которой он готовился всю свою жизнь, его правление стояло под клеймом пресловутой «ближневосточной проблемы» и его политический конец был заранее обречён на повторение печальной судьбы правлений Рузвельта и Вудро Вильсона. Летописец мог бы добавить: и Эйзенхауэра. В сентябре 1955 года его поразил удар и, хотя он и поправился, но его фотографии в печати обнаруживали те же черты, что в своё время характеризовали как Рузвельта, так и Вильсона под конец их правлений. «Давление», которому неизбежно подвергаются эти, по внешнему виду, столь могущественные лица в нашем «еврейском столетии», явно сказывается на их измученных заботами физиономиях. Их окружает толпа льстецов, но как только они пытаются следовать велениям совести и долга, их беспощадно призывают к ответу. После его первого опыта в этой области, общее мнение было, что Эйзенхауэр не выставит своей кандидатуры вторично.