Спор о Сионе

Побочным результатом этих махинаций на Западе было то, что даже заявление по данному вопросу со стороны московского руководства, не очень разборчивого в средствах своей политики, приобрели вид почтенной респектабельности. В ответ на западную шумиху по поводу «вооружений Египту», советское правительство разослало ноты правительствам Америки, Англии, Египта и Чехословакии, констатируя, что оно «считает законным правом каждого государства заботиться о своей обороне и покупать оружие для оборонных нужд у других государств на обычных коммерческих условиях, вмешиваться во что не имеет права ни одно иностранное государство». Это было абсолютно безукоризненным заявлением как с правовой, так и даже с моральной точки зрения; на эту же точку зрения встал и сам Израиль: пока на Западе разгорался печатный шум и гам, израильский министр иностранных дел Моше Шаретт заявил в Нью-Йорке (10 ноября 1955 г.): «Если нас припрут к стене и речь пойдёт о нашем существовании, то мы будем искать и примем вооружение из любого источника в мире» — этим он ответил на вопрос, не получил ли Израиль предложения вооружений также и из Советского Союза. Короче говоря, суть западных протестов сводилась к тому, чтобы советское вооружение не попадало в одни только арабские страны, и для этого, разумеется, трудно было найти правовые или моральные основания. На фоне всей этой шумихи «беззащитный Израиль» (по словам Бен-Гуриона) устроил 16 апреля 1956 г. военный парад по случаю своей годовщины, показав всему миру громадное количество американских, английских и французских танков и самолётов («Нью-Йорк Таймс», 17 апреля). Советское вооружение на параде показано не было, чтобы не нарушать общей пропагандной картины. 24 апреля Бен Гурион вновь провозгласил в Иерусалиме националистические и экспансионистские цели своего государства: «Продолжение собирания еврейских изгнанников остаётся высшей целью Израиля и существенной предпосылкой для реализации его мессианской удачи, сделавшей нас вечным народом».

Несмотря на всё это, трюк, с помощью которого США смогли обеспечить Израиль вооружением, в то же время официально отказываясь его ему продавать, не дал американскому президенту передышки («Никто не приветствует наше решение не продавать оружия Израилю, поощряя делать это наших союзников и освобождая для этого уже заказанное вооружение» — «Нью-Йорк Таймс», 19 мая). Сион требовал открытого подчинения, и сионистский гнев начал обращаться против Эйзенхауэра. Накануне его вторичного коллапса (летом ему пришлось лечь на операцию печени) полетели насмешливые обвинения в том, что он «работает неполное время». Кампанию открыла крикливая сионистка Агнеса Мейер, заявив на еврейском собрании в Нью-Йорке, что в то время как «бастион демократии» (Израиль) находится в опасности, «президента не найти на его посту в Вашингтоне: он играет в гольф в Августе», и предложила ему подумать о том, «может ли наша страна позволить себе роскошь иметь президента, работающего неполное время». Непосредственно за этим Эйзенхауэра поразило его вторичное серьёзное заболевание, и для приличия нападки на время прекратились; однако, как и всем его предшественникам, президенту не позволили забыть, в чём заключаются его настоящие обязанности и что если он отойдёт от политической линии Рузвельта и Трумана, то все средства сионистской пропаганды немедленно обратятся против него. На другом берегу Атлантики в то же время на сионистской дыбе ломали кости другому главе правительства. В любом другом столетии сэр Антони Иден стал бы выдающимся государственным деятелем; в нашем ему пришлось вступить на пост премьер-министра с наследием «обязательств» Сиону, повисшим как жёрнов на его шее. Трудно было найти во всём мире политика равного ему по опыту и способностям в 1955 году, когда он принял свой пост. Он принадлежал к поколению Первой войны и воспоминания о битвах на полях Фландрии не покидали его во всей последующей жизни, посвящённой исключительно политике. Он происходил из старинной дворянской семьи с наследственными традициями государственной службы, и был кроме того одарённой и представительной личностью. В молодом возрасте он стал министром, занимая затем с краткими перерывами один высокий пост за другим в течение 20 лет, познакомившись за это время лично со всеми ведущими политиками в Европе и Северной Америке, будь они диктаторами или парламентариями. Этим он приобрёл совершенно исключительный опыт, необходимый для предстоящих критических лет; один только сэр Уинстон Черчилль во всём мире обладал сходным запасом личных связей и умения вести переговоры в той области, которая когда-то причислялась к искусству государственной деятельности.