Спор о варягах

Так или иначе, углубленное исследование разнообразных источников по норманнской проблеме шло параллельно в Москве и Ленинграде. В 1968-1970 гг. участники семинаров МГУ и ЛГУ регулярно встречались на Всесоюзных археологических студенческих конференциях в Москве, в течение которых шел активный обмен информацией, в основном в неформальной обстановке. Интересно, что иногда происходило естественное «дублирование» тем научных студенческих работ — так случилось в 1969 г., когда оказалось, что погребальный обряд Бирки стал предметом изучения Глеба Лебедева в ЛГУ и Тамары Пушкиной в МГУ.

Позже регулярные встречи происходили во время скандинавских конференций, где археологические секции были самыми многочисленными и представляли обилие нового материала, а дискуссии затягивались далеко за пределы отведенного регламента. Иногда они бывали чрезвычайно бурными, особенно между москвичами и ленинградцами, в нескольких случаях, когда в них принимал участие Д. А. Авдусин, достаточно резкими.

Очевидной стала необходимость координации исследований определенных категорий источников, в частности — рунических граффити на монетах и других предметах, которой занималась Е. А. Мельникова. В 1976 г. на истфаке ЛГУ было проведено совещание «Северная Русь и ее соседи», где, по не лишенному ехидства замечанию И. В. Дубова, доклады по собственно норманнской проблеме представили москвичи. Здесь же выяснились определенные различия в подходах к проблеме: И. В. Дубов отказывал скандинавским овальным фибулам в функции этнического индикатора на том основании, что их было обнаружено слишком много в Тимеревском комплексе. Относительное количество скандинавов (если не допускать, что женщины путешествовали в одиночестве) на некоторых дружинных памятниках явно превышало даже то число, которое отводилось им в процентах, предложенных Л. С. Клейном, Г. С. Лебедевым и В. А. Назаренко в статье 1970 г. (ср. Петрухин 1983: 178).

Определенным этапом в сотрудничестве специалистов разных областей стали подготовка к изданию и комментирование знаменитого труда Константина Багрянородного «Об управлении империей» (в рамках издаваемой по инициативе В. Т. Пашуто древнейших источников по истории СССР). «Русскую главу» должны были комментировать Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин. В комментариях приходилось затрагивать «священную корову» всех направлений анти-норманизма — происхождение самого названия «Русь», поскольку Константин противопоставлял русский язык славянскому, а приводимые им русские слова обнаруживали очевидное скандинавское происхождение. Поминать о скандинавском происхождении имени «Русь» было нельзя — в официозной трактовке оно должно было быть местным, происходить от киевской речки Рось и т. п., в крайнем случае — славянским, увязываемым со славянским населением балтийского острова Рюген (или населением Ругиланда на Дунае, в соответствии со средневековой немецкой этимологией). Кто угодно — лишь бы не скандинавы аутентичных источников (в том числе Начальной летописи)!

Первое издание Константина вышло уже в 1989 г. (под редакцией Г. Г. Ли-таврина и А. П. Новосельцева), но официозная цензура к тому времени была повержена перестройкой. Казалось, что идеологические табу были сняты уже раньше: параллельно с комментированием Константина те же Мельникова и Петрухин готовили к изданию перевод старой книги польского академика X. Ловмяньского «Русь и норманны», изданного по инициативе В. Т. Пашуто в 1985 г. (под редакцией В. Т. Пашуто и В. Л. Янина). В пространных комментариях к книге был дан критический анализ устаревших трактовок, в том числе возведения руси к пресловутому великанскому народу хрос Захарии Ритора, поселенному им уже в VI в. между псеглавцами, карликами и амазонками (этой трактовки придерживались до последнего времени Б. А. Рыбаков и В. В. Седов, снявший упоминание этого монстра как «предка Руси» лишь в последней книге о славянах). Наиболее оправданной комментаторы признавали традиционную лингвистическую трактовку (никем всерьез не оспоренную), возводящую имя «Русь» к древнескандинавскому обозначению дружины гребцов, усвоенному при посредстве финнов — летописной чуди (к тому времени исследованы были многочисленные дружинные курганы, содержавшие сожжение в ладье, или ладейные заклепки).