Спор об унтере Грише

Именно во втором, широком плане и образ Гриши приобретает весьма важный смысл. Гриша привлекает к себе внимание А. Цвейга не только своей злополучной участью, вызывает в нем не одно лишь сострадание, как жертва Шиффенцана и ему подобных. Нет, значение этого образа гораздо больше, хотя он несколько не довершен писателем. Внутренняя жизнь Гриши дана как бы со стороны, с гораздо меньшей психологической конкретностью, чем это сделано в отношении немецких персонажей романа. Да это и понятно: не могло быть у автора романа такого глубокого и живого представления о его русском персонаже, как о немецких. Хоть Гриша бывалый солдат, хоть прошел он огонь и воду, узнал и войну и плен, но в том, как он изображен у А. Цвейга, есть что-то иконописное. Весь строй чувств и желаний Гриши слишком уж наивен и как-то старозаветен. Невольно задаешься вопросом: эта наивность не отражает ли наивности авторских представлений о русском простом человеке, наивности авторских представлений о русском народе, творящем революцию? Думается, тут проявилось у А. Цвейга одностороннее влияние крестьянских образов Тургенева и Достоевского, а особенно — образа Платона Каратаева из «Войны и мира». И все же Григорий Папроткин, пускай его образ и не вылеплен автором с такой тщательностью и мастерством, как большинство персонажей книги, — отнюдь не ходульная фигура. Он согрет лирическим чувством автора, в нем сказалась искренняя симпатия автора к русскому революционному народу. Большое значение имеет и то, что за его судьбою читатель следит как бы глазами его друзей, действующих в романе, — образ Гриши, хотя и недостаточно пластичный, не оставляет читателя равнодушным. Это очень существенно для всего замысла книги. Ведь расстрелянный немецким командованием Гриша носитель мирной мечты о человеческом счастье, и хотя в романе он и не встречается с генералом Шиффенцаном, но во всем замысле и в композиции произведения он ему прямо противопоставлен.

Создавая «Спор об унтере Грише», А. Цвейг еще многого не понимал в народе революционной России, в русской социалистической революции. Но одно он понял прекрасно — то, что они несут человечеству мир. Вот почему тема революционной России, властно прозвучавшая уже в первой книге «Большой войны белых людей», продолжает звучать и в других романах этого цикла, она звучит и во всем творчестве А. Цвейга, давнего друга СССР.

А. Цвейг — один из неустанных борцов за мир, и его «Спор об унтере Грише» — прекрасное начало того пути, на который он зовет всех защитников мира в своей статье, напечатанной в «Правде» 7 июня 1958 года: «Хочешь мира — готовь его, готовь, не щадя своих сил, каждый день твоей жизни, каждый час твоих дней!»

Валентина Дынник

Спор об унтере Грише (Роман)

МОЕЙ ЖЕНЕ БЕАТРИСЕ

Книга первая БАБКА

Глава первая. Клещи

Земля, земной шар, малая планета, без устали кружится в черном, как уголь, мертвом ледяном пространстве, пронизанном бесчисленными волнами эфира, и эти волны, наталкиваясь на препятствия, воспламеняясь от сопротивления, становятся светом, электричеством, таинственными силами — разрушительными или животворными. Закутанная в тяжелую оболочку воздуха, словно в шерстяную одежду, земля в своем движении по эллипсу уже оставила за собою ту часть пути, когда ее северо-западные равнины наиболее отдалены от источника жизни, солнца. Непрестанно вращаясь, она достигает более благоприятного положения. Лучи великого светила уже мощно вторгаются в пределы Европы, все пробуждая вокруг себя. В атмосфере начинается брожение, неистовые ветры несутся из холодных зон к более теплым краям, где под магическим действием нарастающего света начинает шевелиться, возрождаться жизнь.

Медленно поднимается волна жизни в северных странах: их жители из года в год переживают эту замечательную перемену.

В сожженном лесу, у подножья обугленного дочерна дерева, торчащего вверх под острым углом, стоит в глубоком снегу человек — темное пятно на истоптанной множеством ног белизне. Человек, закутанный в кучу одежд, засовывает руки в карманы самой верхней и, глядя перед собой, думает:

«Масло, — думает он, — полтора фунта масла и два с половиной фунта муки, добытые у крестьян, и каравай хлеба, который удалось сэкономить, и горох. Да, это уже подмога. С этим она опять немного продержится. Я отдам это Фрицке. Он завтра уезжает в отпуск. Может быть, удастся еще обменять табак на банку консервированного сала. Дать в придачу марку из жалованья, и повар согласится на это».

«Масло, — думает человек, — полтора фунта масла…» Он медленно и обстоятельно перебирает в уме содержимое посылки, которую собирается отправить жене, мысленно заполняя тем или другим предметом остающееся еще в пакете свободное место.