Спор об унтере Грише

Кроме того, в гробу царит тьма. Правда, сквозь бревна над головой пробиваются тонкими нитями лучи дневного света. По ним, да еще по приятной теплоте, которая проникает внутрь деревянной норы, когда солнечные лучи падают отвесно, можно отличить день от ночи. О том, что время идет вперед, можно судить также и по довольно острому холоду, зимнему холоду мартовского дня или мартовской ночи. Об этой смене дня и ночи следует упомянуть еще вот почему. В течение дня человек не разрешает себе курить. Маленькие синие облачка, выходящие из нагруженного деревом вагона, могут возбудить подозрение тормозных кондукторов: неровен час — возникнет мысль о пожаре, и люди вздумают перегружать вагон заново. А это, по известным причинам, было бы нежелательно… Ночью же, при достаточной осторожности, можно без риска позволить себе побаловаться папиросой или трубкой.

Кроме того, путешественник, которому приходится тащить весь багаж на спине и который, в силу особого своего положения, не может рассчитывать на пополнение запаса продовольствия, вынужден вести себя в известной степени по-спартански при утолении голода, а в особенности — жажды. Пить приходится маленькими глотками холодный чай, взятый с собой в походной фляге. Позже, когда он двинется дальше по снегу, он легко обойдется чуть присоленной снеговой водой. Питаться следует тоже экономно — у него есть лишь черствый хлеб и сухари, которые он выменял у караульных. Впрочем, поскольку человек занимает место в самом низу общественной пирамиды в качестве маленькой, дрожащей за собственную шкуру пешки, подробности его образа жизни вообще не существенны.

Германские солдаты, низший слой армии, живут тоже под тяжелым гнетом. Но в оккупированной стране они как бы перелагают этот гнет на бесчисленные массы гражданского населения, которым солдат в защитном сером мундире со штыком все еще представляется властелином. В самом этом населении кроются для пленного русского, в особенности для беглеца, тысячи опасностей. От любого крестьянина, еврея, даже деревенской бабы, если попасться им навстречу, будет зависеть жизнь, судьба, свобода военнопленного. В пределах человеческого общества нельзя опуститься ниже, чем военнопленный русский солдат, будь то беглец или терпеливый страдалец. Только одна ступень отделяет здесь человека от домашнего животного: животное отличается от военнопленного не столько бременем работы — работать заставляют обоих, — сколько тем, что животное съедобно; это свойство, впрочем, распространилось теперь и на кошек и на собак, не говоря уже о лошадях.

И тем не менее человек, зажатый среди сильно пахнущих досок, как бы заживо погребенный, беспрестанно сотрясаемый толчками, человек, который копается ощупью в вещевом мешке и, силясь переменить положение, то ложится, то садится на корточки, у которого ноют все члены, а лоб, виски и затылок начинают нестерпимо болеть, — этот человек смеется и хихикает во мраке вагона.

Еще немного — и он засвистит или запоет.

Он счастлив, унтер-офицер Гриша, что удрал из плена, что окунулся, словно в ледяную воду, в это бурное приключение, бегство, из которого возврата нет.

Когда он ясно представляет себе это, сердце у него готово разорваться. Ведь здесь нет никого, кто командовал бы им. В своей крепости из пиленого леса он спит, когда хочет, бодрствует, пьет, курит, когда ему вздумается. Он упивается этим огромным счастьем — побыть наконец одному. Лучше чувствовать под локтями твердые доски, чем беспрерывно днем и ночью ощущать соседа и справа и слева. В тысячу раз приятнее иметь над головой твердые шероховатые бревна, чем выносить взгляды, присутствие и издевательства лагерного начальства. Вот почему, — а может быть, и от одуряющего запаха распиленных сосновых стволов, — он так спал все эти дни и ночи, как уже не спал годами; пусть тяжелым сном, с головной болью, но все же целительным сном выздоравливающего, к которому судьба вновь обратила свой лик.

Гриша не мудрствовал над дальнейшим планом своего побега. Жизнь редко подтверждает обстоятельные расчеты, она все время обходит их, неожиданно и произвольно, по каким-то своим законам!..

Он осторожно, как бы мимоходом, выспрашивал у солдат, работавших на железной дороге, или у проводников поездов, куда эти вагоны увозят груз леса, заготовляемый пленными; как называется станция, где эти вагоны, вошедшие в составы новых поездов, расходятся, подобно людям, которые, пробыв некоторое время вместе, должны расстаться; в каком направлении примерно идут эти грузы?