Спорим, моя?

События полугодичной или сколько там точно прошло, давности, как непрошенные гости, сами всплывают воспоминаниями.

Мишка достает деньги. Много крупными купюрами и сует их Макару. Деньги падают, а сам Ветров смотрит на меня. Вокруг свистят, улюлюкают.

Внутренний ураган угрожает достичь критически опасного четвертого уровня разрушений моих чувств, нагнав Гарви. Совсем как Гарви разрушал город за городом, так кусок за куском с каждым сказанным словом наживо отрывали по куску от моего сумевшего полюбить сердца. Я сглатываю, во все глаза глядя на того, кого люблю.

«Скажи, скажи, что это не правда» — мысленно прошу я. Практически умоляю. Я. Арина Туманова. Но никто не дает мне и минуты на исцеление.

— А я же хотел с тобой, Таисия, замутить, но препод бы меня прикопал, — Мишку уже несет на откровения.

«— А я буду крутым бизнес-аналитиком!

— Как Аланьев, чтоли? У них, кстати, с твоей подружкой серьезно?» …

Я не верю! Он не мог! Но мне не нужны слова. Макар уверял, что я его знаю. Да, знаю и прекрасно вижу, что выглядит он виноватым и рассерженным. Смотрит на меня и одновременно сквозь. Надо же, кажется, что я прямо сейчас должна разучиться чувствовать, но напротив. Ощущения обостряются и став радаром, улавливаю эмоции стоящего напротив Ветрова. Ветрова, который не прячет глаза, но от этого ему не менее стыдно.

— Значит, правда, да? — не знаю откуда силы берутся, но ни слез, ни дрожащего голоса. Ничего.

— Арина. Я правда тебя люблю.

Этот голос, ставший любимым. Тот, что совсем недавно шептал пошлые, возбуждающие словечки, подначивая общую страсть. Тот, который залюбливал признаниями, убеждая в любви.

Лживый голос. Голос ознаменовавший своим звуком трусость. Голос Макара Ветрова.

— Никогда не произноси это слово, — резко вздергиваю подбородок и до боли сжимаю челюсть, как и Макар, стоящий напротив меня, — Слово «правда» из твоего рта звучит отвратительно. И не ходи за мной. Хотя, зачем? Ты ведь уже денег получил, а? С пола подними.

Я прохожу мимо него. Такой уверенной походкой, держа спину настолько прямо, как только «Ангелы» Виктории Сикрет умеют. И дойдя до женского туалета, влетаю в кабинку, падаю на закрытый унитаз и реву.

Закидываю ноги сев по-турецки, когда слышу хлопок двери. Закрываю рот рукой, стараясь не издать ни звука.

— Вы видели, как обалдела эта Туманова? Выскочка! Вот наш Макарчик ее и спустил на землю.

Федорова смакует мое фиаско, отвратительно присыпает позор специями отвратительного злорадного смеха.

— Ну не знаю, Ксюх, — сомнительно отвечают ей. Наверное, это её закадычная подруга Таня, хотя сейчас едва ли не каждый перемывает мне кости, — Он Мише потом лицо просто всмятку превратил, — ахает, будто это сейчас происходит, — Ты не видела, что ли? А как орал? Его даже Брукс оттащить не смог.

Брукс — Захар Бруксин — надежда бокса, будущий Кличко. Огромный, как Скала. Сильно, значит, Ветров взбесился. Разозлился, что без него начали? Не хотел, видимо, шоу пропускать. Какой же все-таки… урод…

Попутный.

Ночевать остаюсь у Таси. Она нашла меня в туалете и вызвав такси, отвезла к себе. С мамой моей сама говорила, лепила ей что-то, чтобы не сильно волновалась. Меня не особо волновал их разговор. Куда больше я не могла поверить, как это могло произойти со мной? Я же умная… Дура!

Ураган достиг четвертого уровня опасности и остановился, оставив за собой кровоточащие борозды. Гарви повлек разрушения, но я знала, что справлюсь с последствиями.

На следующий день мы универ прогуляли. Ага, прямо вдвоем с Таськой. Я сначала порывалась пойти, но, как сказала одна мудрая женщина:

«Дай себе время поумирать. К примеру, неделю. Лежи, не мой голову, не вылазь из постели, плачь, но спустя эту неделю вставай и живи.»

Недели у меня не было, поэтому я взяла себе этот вторник. И уже в среду, как и учила меня Жанна Бадоева, Арина Туманова встала и с гордо поднятой головой пошла в университет. Отрывать языки и головы тем, кто посмел меня обидеть. Обрушать на них свой внутренний ураган, заслуживший имя разрушительного Гарви.

Эпилог

Мне кажется, я прихожу в себя. Когда сижу с родителями за ужином уже не выныриваю из разговоров надолго. Я говорю, смеюсь, улыбаюсь, но часть меня, будто рассыпалась. Мой первый мужчина, моя первая настоящая любовь… Все вранье.

Я Арина Туманова использованная, выброшенная и как итог, униженная. Мое грязное белье перебирают, в нем роются, выуживая из бельевой корзины сплетен новое, придуманное. Пусть.

Все белье у меня брендовое, омытое моими слезами, но только глубоко-глубоко внутри. Снаружи я кремень. Никто не осмелился заявить мне что-то в лицо. Никто, включая Сашу Сомину и Ксюшу Федорову. Они обсасывали мои кости, обгладывали, как волки, исключительно за спиной. Когда я оборачивалась — делали вид, что ничего не происходит и иногда мне самой казалось, что все случившееся просто сон, а остальное только кажется.