Спорим, тебе понравится? (СИ)

И вот здесь происходит странное — Басов тут же прикрывает глаза и продолжительно выдыхает, будто бы с невероятным облегчением, а затем снова смотрит на меня, но на этот раз так широко улыбаясь, словно бы не было всей этой недели моих слёз, бесконечного отчаяния и разъедающей душу боли.

— Послушай, Истома, я честное пионерское не знаю, как это вышло. Какие-то глюки или, может… п-ф-ф-ф, — разводит руками.

— Это ложь, — после минутного молчания и сканирования друг друга взглядом, шёпотом порешила я.

Вечность трещит между нами по швам и с треском рвётся.

— Кажется…, — прикрывает парень веки и снова легонько толкается в меня, против моей воли высекая из меня искры.

— Что?

— Я люблю тебя, Истома.

— Пф-ф-ф…, — закатываю глаза, но внутри меня рой пьяных бабочек уже взвился в воздух и закружился, оголтело хлопая крылышками. А ещё будто бы одновременно с этим, прямо в сердце мне загнали огромный осиновый кол.

И я не знаю, чего мне хочется больше всего: сдохнуть от горя или от счастья?

— Люблю…

— Ты говорил мне это тысячу раз, — отрицательно качаю головой, приказывая себя не верить его россказням.

— Говорил, да…

— Ты врал! — обвинительно тычу ему пальцем в грудь.

— А теперь я хочу, чтобы ты мне наконец-то поверила.

— Да пошёл ты! — шиплю я, когда он начинает покрывать моё лицо короткими, отрывистыми поцелуями.

— Я не могу, — шепчет горячечно, а затем всё в моём мире вновь взрывается и разлетается в щепки, потому что рот Басова снова набрасывается на меня, а руки подхватывают под задницу и усаживают к нему на поясницу.

Боль отрезвляет, но ненадолго. Стоит только парню завалить нас на кровать и приняться с удвоенной прытью целовать меня. Везде! Перемешивая действия с пылкими, искрящимися искренностью словами.

Или я снова рада быть обманутой?

— Я не хотел всего этого сумасшествия, Истома. Ясно тебе? Думаешь, я не пробовал соскочить, остыть, забыться? Но ничего не получается — ты в моей голове сидишь занозой. Днём, ночью… Тогда казалось, что нет у нас с тобой будущего, а теперь плевать я на всё это хотел! Я его сам слеплю, если надо будет. И по хрену мне на то, что скажет твоя мать. Потому что всё — я вляпался по самые гланды. В тебя!

Так сладко слушать. Так упоительно позволять себе надеяться, что это не очередная отборная ложь. И облегчение перекрывает любые проблески сознания. Почему? За что? Уже неважно. Пусть только продолжает целовать меня! Пусть продолжает врать, пожалуйста…

— Ты веришь мне?

— Я не знаю!

— Прости меня, Истома. Я налажал, да. Снова. Но, обещаю, этого больше не повторится.

Его руки везде! Рвут сорочку вверх. Пальцы обжигают ткань нижнего белья между ног. Он шипит. Я проваливаюсь в нирвану. Любовь, отчаяние и сомнения закручивают меня в адовой центрифуге, но мне уже всё равно.

Я так по нему скучала!

И да, чёрт возьми, я готова последний раз рискнуть. И, наверное, обязательно пожалею об этом в будущем. Но, боже, без него мне так плохо, что я согласна на любые условия, только бы быть с Ярославом и не биться в бесконечной мучительной агонии одиночества.

— Я люблю тебя, Истома, — рычит Басов и языком закачивает в моё тело концентрированный восторг, — слышишь меня? Чувствуешь?

— Ты только больше не предавай, Яр. Пожалуйста…

— Никогда, — толкается в меня, и я охаю, не справившись с лавиной чувств, что обрушивается на нас снова и снова.

Басов — мой десятибалльный шторм!

— Верь только мне, Истома. Только мне одному…

— Хо… хорошо… ах!

— Не слушай никого. Никогда. Поняла меня?

— Да…

И я практически захлебнулась эйфорией, но тут же почти взвизгнула, оттого что Басов слишком сильно прихватил меня за бёдра и потянул на себя. Слишком!

— Ой, ой…

— Что такое?

— Полегче, пожалуйста, — я попыталась прикрыться, но было уже поздно, так как Ярослав успел вынырнуть из глубин своей страсти и теперь приподнялся, пристально рассматривая мои ноги.

Затем сунул руку в задний карман, вытащил свой смартфон и включил фонарь, на несколько мгновений ослепляя меня. А через секунду громко выругался матом.

— Тише, прошу! — подорвалась я и закрыла пальцами ему рот.

— Кто? — в свете фонаря я видела, как его глаза наливаются кровью.

— Мать.

Басов тут же крутанул меня и уложил животом на матрас, а затем поднял подол ночной сорочки почти до лопаток. Снова выругался, как сапожник и зарычал:

— Я убью её на хрен! — и сорвался с кровати, так что я едва успела его остановить.

— Не надо, Яр! Прошу!

— В смысле, не надо? Истома, ты вообще себя в зеркало видела? Ты же ходячий синяк!

— Заживёт.

— Ты её оправдываешь? — зашипел он в мои губы, чуть прихватывая за горло.

— Ты мне не поможешь, если сделаешь сейчас то, что задумал, — в отчаянии заломила я руки.

— Когда? — захрипел Басов и обнял меня так крепко, что несколько косточек жалобно хрустнули.

— Она дожидалась меня в то утро. Сразу накинулась с ремнём. Я ничего не смогла поделать, только покорно терпеть, — и слёзы вновь полились из меня ручьями, а я их не сдерживала, потому что именно сейчас у меня был хоть кто-то, кто готов был разделить со мной всю боль, отчаяние и страх.

— Она больше тебя не тронет. Обещаю, Истома.