Спорим, тебе понравится? (СИ)

Ему было плевать, чего меня лишить, лишь бы выиграть очередную партию в своих жестоких шахматах. А теперь, как мне быть, когда я думала, что уже победила, а мне, по факту, поставили мат?

Мысли тут же принялись жалить осы воспоминаний — воскрешая в памяти каждый чёртов раз, когда Басов прибегал «спасать» меня из рук жестоких девочек, которые вдруг ни с того, ни с сего на меня ополчились.

И спас.

Чтобы только самому пустить мне пулю в лоб. А перед этим натешиться вволю, наглумиться. Истоптать подошвой дорогих ботинок мои первые светлые чувства. Моё тело, которое я ему подарила. Мою душу, которая тянулась к нему вопреки всему.

Что же ты за человек, Ярослав?

И человек ли вообще?

Злость когтистой лапой прихватила меня за шкирку и вытянула из мрака очередного предательства. Встряхнула. Влепила звонкую оплеуху, а затем окатила ведром ледяной воды со льдом.

Оглянулась по сторонам, с удивлением отмечая про себя, что за окном уже давно стемнело. Старый телефон в руке оказался разряженным. В кармане всего пара мелких купюр. Но это же не повод, чтобы оставить всё как есть, верно?

Нечеловеческим усилием воли я оторвала тело от кожаного сидения и встала на ватные ноги. Адреналиновый откат дал о себе знать и теперь меня только крупно трясло от мешанины негативных эмоций. И страха — всё, что мне было сказано — это чистая правда.

Да, моя Наденька была всё ещё жива. Дурочка. Она ещё делала так, как просил Басов — верила только ему. Ему одному...

И ноги сами ведут туда, где ждёт меня мой очаровательный предатель. Проходя мимо собственного дома, вглядываюсь в каждую машину, припаркованную во дворе, но знакомых номерных знаков не замечаю. Снова тихо всхлипываю, но тут же прикусываю изнутри щеку, чтобы отрезвить себя хотя бы немного.

Так себе средство, но предстать перед Басовым зарёванной и жалкой было смерти подобно.

Спустя миллионы удушливых секунд я всё-таки замираю у элитной многоэтажки, взлетающей огнями до самых небес. В последний раз гашу в себе вспышки безысходности и нестерпимой горечи, а затем делаю первый шаг на свой персональный эшафот.

В слепой надежде, что меня в последний момент оправдают.

Ключей у меня нет, но консьержу я примелькалась, и он с улыбкой пропускает меня пройти к лифту, а затем взлететь на двадцатый этаж. Здесь, в металлической коробке, я ещё уповаю на то, что Басов прямо сейчас в пене разъезжает по городу и ищет меня.

Но все мои чаяния с дребезгом разбиваются, словно никому не нужный фарфоровый сервиз, годами пылящийся на полке.

Я выхожу на лестничную площадку и отчётливо слышу, что за дверью нужной мне квартиры громко играет музыка. И мне бы сейчас плюнуть на всё и уйти, но я не могу. Чёртов комплекс отличницы не даёт мне этого сделать. Я должна всё довести до конца и только тогда поставить жирную точку, полностью довольная проделанной работой.

Жму на звонок, который, словно насмехаясь надо мной и моей болью, весело щебечет птичьей трелью.

И ничего.

Но ведь я упорная. Я взобралась на самый верх собственной плахи не просто так. Нет уж, пока мне окончательно не отрубят мою тупую и доверчивую башку, я отсюда никуда не уйду.

И снова я остервенело жму на звонок. Снова. Снова. И снова.

Пока наконец-то музыка не стихает, а замки с лязгом не проворачиваются, одним своим звуком закидывая меня в гнилое болото обречённости, боли и обиды.

Но, вопреки ожиданиям, дверь открывается не сразу. И это будто бы последний удар по моей выдержке. Я со всей дури колочу в дверь кулаками, пока всё-таки не получаю то, за чем пришла.

Басов мне открывает, одним своим видом убивая во мне всё живое. Всё светлое, чистое и незамутнённое, что родилось когда-то благодаря ему одному.

Он стоит, уперевшись рукой в дверной косяк, и смотрит на меня исподлобья так, будто бы я для него никто в этом мире. Никем родилась. Никем была. И умру дыркой от бублика.

Он в одних домашних штанах, низко висящих на узких бёдрах. Волосы взъерошены. Глаза красные. Злые. Совершенно чужие.

И мы смотрим друг на друга, понимая предельно точно — это конец.

Что тут ещё скажешь? Всё же понятно без слов.

Всем спасибо. Лавочка щедрости для жалкой Вероники Истоминой с этого дня закрыта навсегда.

— Просто скажи, — хриплю я, не узнавая собственный голос. Он совершенно мёртвый. — Это всё правда?

— Угу, — усмехается Ярослав и меняет позу, складывая руки на груди. Чуть пошатывается. Пьяный, что ли? Но это же вообще не про него.

— Ясно, — задираю голову выше, сдерживая поток жгучих слёз.

— Ой, да брось, Вероничка, ты же теперь не в накладе, — странно тягучим голосом выдаёт Басов и облизывается, медленно скользя по моей фигуре взглядом, полным ненависти.

Ещё утром он смотрел на меня иначе.

— Накупишь себе бусиков-трусиков, все дела, — машет рукой и отворачивается, как будто ему противно на меня смотреть.

И вдруг я понимаю — он уже всё знает.

— Я не взяла ни копейки из того, что мне предложили.

— Да? — удивлённо вскидывает брови Ярослав. — Ах, ну конечно. И как я мог подумать иначе?

Смеётся хрипло. Затем скалится в подобии улыбки и тянется к двери, чтобы захлопнуть её перед моим носом.