Но надолго меня не хватило. Сплетни разнеслись по гимназии как лесной пожар и теперь, наверное, даже ленивый был в курсе, что я на постоянной основе хожу в церковь, а ещё так «двинута» на религии, что пишу стихи во имя Всевышнего. Именно потому, многие ребята проходят мимо меня и, кривляясь, выдают:
— Господи спаси, господи помилуй! Иже еси на небесех...
Бросаю булку в тарелку и ретируюсь. Потому что, ну невозможно!
Отсиживаюсь в читальном зале, а за пять минут до звонка всё-таки выползаю из своего укрытия и направляюсь к кабинету физики. Но, не дойдя до нужной двери всего пару десятков метров, встаю как вкопанная, потому что навстречу мне свиньёй идут Максимовская, Тимченко и Андриянова.
На панике не знаю, куда ретироваться. Но всё же просто отхожу к стене и практически вжимаюсь в неё, полируя взглядом собственные ботинки. До тех самых пор, пока в области моего зрения не появляются три пары дорогих лакированных туфель.
— Ну что, Туша, продолжим обмен любезностями?
Молчу.
— Что ты язык в задницу засунула, убогая?
Я даже не понимаю, кто именно со мной говорит. Я лишь отгораживаюсь от всего высокими стенами и представляю, что смотрю в окно на бесконечный океан, над которым парят кричащие чайки. Я здесь одна, мне хорошо и больше никого нет.
Тычок в плечо.
Ещё один прилетает с другой стороны, но я снова не реагирую. По моему воображаемому морю плывёт стая дельфинов. Они мне намного интереснее, чем эти злые девочки. Меня хватают за руку, трясут, что-то требуют, но я не здесь.
Пока по щеке не прилетает пощёчина.
— Это что ещё такое тут происходит?
Молекула ледоколом врезается в наш круг и переводит хмурый взгляд с меня на моих обидчиц и обратно. Вот только отвечать за свои действия они не торопятся. Марта просто криво ухмыляется, сложив руки на груди, а потом рубит прямо преподавателю в лоб:
— Вы хотите нас в чём-то обвинить, Марина Максимовна?
Но и учитель химии не пасует, а осторожно берёт меня за руку и выговаривает:
— Я нет. А вот Истомина может быть другого мнения.
— Ну пусть попробует.
— Из-за чего всё это, Вероника? Я слышала, как тебя назвали нелицеприятными словами.
— Всё нормально, — прохрипела я. Но Молекула не успокоилась и снова накинулась на Максимовскую.
— Это из-за лишнего веса? Вы хотите обсудить эту проблему, девочки? — женщина снова перевела внимание на трёх подруг и указала на себя. Да, наш учитель химии не просто так заслужил своё прозвище, она была маленькая и пухленькая как Колобок.
Но и это никого не смутило. Реджи хохотнула и язвительно выдала:
— А что тут обсуждать? У нас таких проблем нет.
— Туше, — надменно приподнимает брови Максимовская и пожимает плечами, а затем просто разворачивается и уходит, уводя за собой и свою стаю гиен.
Звенит звонок. Вот только на урок я не попадаю, потому что Молекула тащит меня прямиком к школьному психологу, игнорируя мои возражения и уверения, что всё у меня хорошо и девочки не делали ничего плохого.
Но кто бы меня стал слушать, верно?
Как итог последующие сорок пять минут урока, на котором я должна была изучать волновые явления, я просидела перед женщиной, которая всеми возможными способами пыталась выудить из меня проблемы, которые меня тревожат.
Я упорно молчала.
Но не Молекула, которая, уже до конца учебного дня, подняла такой кипишь, что на разговор вызвали аж мою бабушку. А та долго объясняла всем, что не верит, что случилось что-то из ряда вон. Да и вообще, если есть проблема, то только в том, что это я — «вот такая» и «просто не умею общаться с людьми».
Учительница химии в эти басни Крылова от моей родственницы не поверила и пошла дальше. Всё-таки позвонила родителям девочек и сообщила о возникшей проблеме, призывая их поговорить со своими дочерями, и усмирить их прыть в стенах гимназии.
Но дело всё же дошло до директора, который поручил снять запись с камер наблюдения в том самом коридоре, где произошёл инцидент. Да только на них ничего не было видно. Мы стояли слишком далеко от места съёмки и создавалось впечатление, что я с девочками просто мило шушукаюсь в сторонке. В итоге, дело спустили на тормозах, а Молекуле прилетело по шапке, за то, что подняла бучу там, где не следовало.
Дома же я и вовсе получила нагоняй от матери за доставленные неудобства:
— Сама виновата! — проорала она.
И это было хуже ремня по голой заднице. Уж лучше бы избила, чем вот эти два слова на меня вылила. Потому что я считала, что ни один человек, как бы он ни выглядел и что бы не сделал, не заслуживает, чтобы его пинали как резиновый мячик.
— Как хочешь, Вера, но меня в эти дела не вмешивай. В школе — мы никто друг другу. Если меня из-за тебя из гимназии попросят, то я просто голову тебе откручу! Так что, справляйся сама, а если станет невмоготу, то обратись к Богу. Молись, чествуй его, и тебе воздастся.
Вот так. Всё по стандартной схеме.
А я, глупая, думала, что мама — это моя тяжёлая артиллерия, которая всегда прикроет от вражеского огня. На деле же оказалось, что я сама за себя.