Спорные мысли

«Новый, красноватый свет разлился по земле, и кругом небосклона встали огненные столбы: это были зарева пожаров. Из тишины ночи поднялись вопли жителей, ограбленных, лишённых крова и тысячами забираемых в плен. Таков был ещё способ русских воевать, или, лучше сказать, такова была политика их, делавшая из завоёванного края степь, чтобы лишить в нём неприятеля средств содержать себя, — жестокая политика, извиняемая только временем!»

Даже Паткуль, сам убеждавший царя Петра побыстрее начать войну за присоединение к России Ливонии, не выдерживает зрелища военных зверств и покидает армию Шереметева. Он с негодованием говорит:

«Холодная математическая политика Шереметева делает из моего отечества степь, чтобы шведам негде было в нём содержать войско и снова дать сражение, как будто полководец русский не надеется более на силы русского воинства — воинства, которого дух растёт с каждой новой битвой. Я не мог смотреть на это обдуманное, цифирное потворство грабежу и зажигательству…я видел пожар моего родного края — и не видал ничего более!»

Но и Шереметева можно понять. Никто пока не побеждал шведов. Разгром под Нарвой ещё саднил не заживающей раной. Карл мог в любой момент вернуться в Ливонию со всей своей армией, и что тогда? Результат не трудно предсказать. Поэтому Шереметев делает всё, чтобы армия Карла не нашла никакой опоры и поддержки в Ливонии. Ни одна армия не может воевать без снабжения продовольствием и снаряжением. И Шереметев пишет царю Петру:

«Посылал я во все стороны полонить и жечь. Не осталось целого ничего: всё разорено и пожжено; и взяли твои, государевы, ратные люди в полон мужеска и женска пола и робят несколько тысяч, также и работных лошадей и скота с двадцать тысяч или больше, кроме того, что ели и пили всеми полками, а чего не могли поднять, покололи и порубили…»

Шведы, захватив Ливонию, установили там свои порядки и законы. И это правильно! В государстве должны действовать единые законы. Ливонцы, несмотря на сильнейшее недовольство ущемлением своих исконных прав и привилегий, установленных ещё во времена ордена, всё же остаются верными шведскому королю. По крайней мере так изображено на страницах романа Лажечникова. Взять хотя бы судьбы братьев Густава и Адольфа фон Траутфеттер. Один из них погибает в битве под Полтавой, прикрывая спасение шведского короля Карла XII, другой попав раненым в русский плен, только после фактической смены власти в Ливонии присягает на верность новому правителю — российскому императору Петру Первому. И честно служит России, закончив жизнь русским генералом!

Итак, Пётр Первый присоединил к Российской империи Ливонию и Финляндию. Но он сделал это не так, как пытался сделать Иван Грозный. Царь Иван снимал с эстонцев и латышей ненавистное им рабское иго ливонских немцев. Те либо гибли в боях, либо бежали со всем семейством. Поэтому коренное население Ливонии воспринимало русских как освободителей. И помня это, латыши с эстонцами всеми силами и средствами помогали армии Петра, надеясь, что тот изгонит ливонцев с их земли, как это делал некогда Иван Грозный.

Но Пётр поступил по-своему. Он вернул присягнувшим ему на верность ливонцам и финляндским шведам все их владения и власть! Всё осталось по-прежнему: немцы и шведы правили, а финны, латыши и эстонцы рабски трудились на них. Почему Пётр так поступил? Неужели, «прорубив окно в Европу», он сам не очень-то верил, что оно не захлопнется в скором времени, как это случилось при царе Иване Грозном?

Россия получила, наконец, выход к Балтийскому морю, несколько прекрасных городов-портов, Ригу и Таллинн. Но Пётр зачем-то начинает строить на болотах Санкт-Петербург! Тратит на это огромные силы и средства! Тысячи российских мужиков сгинули на этой стройке, в том числе и новые подданные Петра — латыши и эстонцы. Вот что пишет из Ливонии Шереметев царю: