- Товарищи! Дорогие товарищи! (бурные аплодисменты). Позвольте мне от вашего имени и от себя лично выразить искреннюю благодарность Центральному Комитету и Политбюро нашей партии за заботу, проявленную в развитии космоса! (бурные и продолжительные аплодисменты).
Я что-то говорил еще, что-то из того, что помнил с политзанятий, кого-то благодарил, в чем-то клялся и все мои фразы перемежались аплодисментами.
После меня выступили работница, рабочий и лысый в вышитой рубашке. Потом меня подхватили на руки и понесли к ожидавшей открытой машине. В машине меня возили по городу. Стоявший на тротуарах народ громко приветствовал меня.
Я смотрел на город и узнавал его и не узнавал. Он был похож на тот город, в котором я родился, на наш областной центр, на тот город, где я оканчивал училище и на Москву. Все причудливо смешалось в одном месте. Недалеко от моего дома в районном центре Центральной России была станция метро "Снежининская". Чудно.
Я попросил остановить автомашину около моего дома. Из дома вышли мои отец и мать.
- С приездом, Олег, - сказал отец, а мать уткнулась головой в мою грудь.
Я их уже давно не видел, а здесь они были такими же, какими я их видел в последний раз.
- Отец, чего мы здесь стоим на улице? - сказала мама. - Веди сына в дом, стол накрыт и там все, как ты любишь.
Лысый мужчина в косоворотке попрощался со мной и уехал дальше, а я остался с родителями. Дома все было так же. Пятиэтажная "хрущевка", двухкомнатная квартира, смежные комнатки, из "зала" выход на балкончик, маленькая кладовка, кухня, чуть побольше этой кладовки, и совмещенный с ванной санузел, в котором мог размещаться, то есть мыться или отправлять естественные надобности, только один человек. У нас почти весь СССР жил в таких домах или в бараках, неизвестно какого года постройки. Если бы не война, так бы в бараках и жили до первого выхода человека на Луну.
Стол был накрыт так, как во время моего каждого приезда в отпуск: пельмени, соленые грибы со сметаной и с луком, соленое сало, черный хлеб, селедка с маслом и луком. Вроде бы и непритязательный стол, но пища здоровая и экологически чистая, а на столе еще и бутылочка "Московской" водки за два рубля восемьдесят семь копеек. Только что из холодильника. Как это говорят? "Тут и ленивый не мог устоять".
Я знал, что у матушки в холодильнике есть еще и холодец, и маринованный хрен к нему, а у отца на ниточке вялится соленая рыбка, чтобы завтра на второй завтрак сходить попить с ней пивка в пельменную в соседнем доме.
Я сел к столу. Выпили с отцом. Мать, как всегда, пригубила, и я набросился на все то, что было на столе. Ел и не мог наесться. Это не биомасса. Это мясо и рыба, это грибы и овощи. Выпили по второй, сразу по третьей, как говаривал отец, - между второй и третьей пуля не должна пролететь, - закусили и откинулись на спинку стула передохнуть и перекурить.
- Как дома, сын? - спросил отец.
- Без слов, - ответил я, махнув неопределенно рукой. - А это кто? - спросил я, указав на девушку, сидевшую с нами за столом.
- Это? - переспросил отец. - Это Наташа, она живет неподалеку и хочет выйти за тебя замуж.
- То есть, как это замуж? - удивился я.
- Очень просто, - сказал отец, - пойдете в бюро записи актов гражданского состояния, если не забыл, то это называется ЗАГС, вас там распишут, выдадут удостоверение и будете жить-поживать и добра наживать. Сейчас вот и решим, завтра в ЗАГС пойдете или чуть позже.
- С чего бы это? - спросил я. - Меня кто-нибудь спросил?
- Ты пойми, сынок, - извинительно сказал отец, - у нас сейчас вроде как коммунизм, каждый получает то, что он хочет.
- Что это значит, что кто захочет? - возмутился я. - Кто-то захочет на голове ходить, так ему что все должны помогать встать с ног на голову? - засмеялся я.
- Ничего смешного здесь нет, - сказал отец, - каждый должен помочь этому человеку.
- А если он захочет кого-то ограбить или убить? - спросил я.
- Ничего не поделаешь, - сказал отец, - придется идти вместе с ним грабить и убивать.
- Вы что с ума тут посходили? - сказал я, постучав согнутым указательным пальцем себе по лбу.
- Как ты с отцом разговариваешь? - вмешалась в разговор мать. - Если отец откажется это сделать, то ему плохо будет. Власти придут и заберут его на перевоспитание.
- Какое перевоспитание? - удивился я. - С культом личности было покончено на двадцатом съезде партии.