Спортивный журналист

Молитва Линетт приятно кратка и оптимистически экуменична в частностях – попытка, я полагаю, доставить мне удовольствие, – в ней упоминаются и сегодняшний праздник, и неспокойный мир, в котором мы живем, но отсутствуют ссылки на Второй ватиканский собор и на святых, о которых Линетт наверняка вспоминает, молясь, а заканчивается все упоминанием о ее сыне Бенни, лежащем на солдатском кладбище Форд-Дикса, но присутствующем в памяти всех, кто сидит за этим столом, в том числе и в моей. (Жидкое пламя в конце сменяется тонкогубой физиономией Бенни, ухмыляющейся мне из приюта забвения.)

Уэйд и Кэйд переоделись к столу – кричащие цветастые галстуки, спортивные куртки, выглядят оба как водевильные персонажи. Улыбнувшись Викки, дабы показать, до чего уютно я себя чувствую среди ее родных, я вижу, как она дважды скашивает глаза к носу. Разрезая баранину, мы ведем разговор о погоде, после чего ненадолго обращаемся к политике; затем к шансам Кэйда на скорое поступление в полицейскую академию и к тому, получит ли он форму в первое же утро или ему придется перед этим пройти какие-то новые тесты, – возможность, к которой Кэйд, похоже, относится с отвращением. Он заговаривает об ограничении скорости пятьюдесятью пятью милями, отмечая, что всех оно, может, и устраивает, но только не его. Следом речь заходит о работе Линетт в кризисном центре и Викки в больнице; все соглашаются с тем, что Виккина и трудна, и полезна людям настолько, насколько это вообще возможно, – подразумевается, что работе Линетт до нее все-таки далеко. О нашем уикэнде в отдаленном Автограде никто не упоминает, однако у меня складывается впечатление, что Линетт пытается подыскать место для слова «Детройт» почти в каждой произносимой ею фразе и тем самым дать нам понять, что она не вчера на свет родилась и просто не хочет поднимать лишний шум, поскольку Викки, как и любая разведенная женщина, вполне способна сама о себе позаботиться.

Кэйд, соорудив жующую улыбку, спрашивает, какая команда Американской восточной лиги мне по душе, я отвечаю – бостонская (хоть она и нравится мне меньше всех прочих). Я, разумеется, болею за Детройт и точно знаю, что несколько купленных его командой игроков и новый тренер питчеров к сентябрю сделают ее почти непобедимой.

– Бостонская. Хммм, – злобно ухмыляется, глядя в тарелку, Кэйд. – Никогда ее не видал.

– Поживете – увидите, – с абсолютной уверенностью заявляю я. – В сезоне сто шестьдесят две игры. Им довольно будет купить до его конца лишь одного хорошего игрока, и все у них пойдет как по маслу.

– Я бы на их месте Тая Кобба[55] купил. – И Кэйд, чей рот набит хлебом, гогочет, подхалимски глядя на отца.

Я смеюсь громче всех, и Викки снова скашивает глаза, понимая, что я сам подвел Кэйда к этой шуточке, словно дрессированного осла.

Внимательно выслушавшая нас Линетт улыбается и придвигает на своей тарелке ломоть баранины, зеленый горошек и мятный студень поближе друг к другу. Слушательница она толковая, но и прямые вопросы задавать умеет. Позвони ей по кризисной линии с какой-нибудь глупостью, легко не отделаешься. Теперь она, похоже, решила всерьез взяться за меня.

– А скажите, Фрэнк, вы в армии служили? – любезным тоном осведомляется она.

– Да, в морской пехоте, но заболел, и меня комиссовали.

Лицо Линетт умело изображает озабоченность:

– Чем заболели?

– У меня начались какие-то нелады с кровью, и врачи решили, что я умираю от рака. Чего не было, того не было, но некоторое время никто этого не понимал.

– Ну, в таком случае вам повезло, верно? – Линетт снова думает о бедном мертвом Бенни, покоящемся в католической части кладбища Форт-Дикса. Жизнь всегда несправедлива.

– Еще примерно полгода – и я не сносил бы головы, так что, наверное, повезло. Да, мэм.

– Ну что еще за «мэм», Фрэнк? – говорит Линетт и, помаргивая, обводит взглядом стол. Она мечтательно улыбается Уэйду, тот возвращает ей улыбку в лучшей манере южного джентльмена былых времен. – Мой прежний муж служил во Вьетнаме в береговой охране, – сообщает она. – Мало кто знает, что охрана и тогда уже существовала. Я долгое время сберегала его письма со штемпелями Дельты Меконга и Сайгона.

– И где ты их теперь прячешь? – с глупой ухмылкой осведомляется Викки.

– Прошлое есть прошлое, милая. Я выбросила их, когда встретила сидящего здесь мужчину. – Линетт кивает Уэйду и снова улыбается. – К чему нам притворяться, правда? Все мы, кроме Кэйда, состояли в браке.

Темные глаза Кэйда моргают, как у озадаченного быка.

– Эти ребята участвовали в очень серьезных боях, – говорит Уэйд. – Стэн, прежний муж Линетт, говорил мне, что убил, наверное, человек двести, но ни одного из них не видел, потому что просто плавал вдоль берега и поливал джунгли пулеметным огнем, день за днем и ночь за ночью.

– Это действительно кое-что, – говорю я.

– Ну да уж, – саркастически бормочет Кэйд.

– Вам жаль, что вы не видели настоящих боев? – спрашивает, повернувшись ко мне, Линетт.

– Он их видел достаточно, – говорит Викки и ухмыляется снова. – Об этом позаботилась я.

Линетт тускло улыбается ей: