Способ побега

Кожа была рассечена, вокруг раны образовалась толстая шишковатая опухоль — но вмятины на кости он не обнаружил. Волна безумного облегчения затопила Тимофея. Теперь оставалось надеяться на то, что и внутренних повреждений у Лехи не было. Он кое-как перетянул разбитую голову полосами от рубашки, уложил Леху поудобнее.

И только после этого Тимофей перевел взгляд на себя. Пальцы левой руки, которую он засовывал в рот Чебурашки, были перерезаны по сгибам. Под ногтями запеклись странные комочки, в которых он с содроганием опознал частицы чужой кожи. А может быть, и не только кожи.

А хуже всего было то, что во рту помимо металлического и сладковатого привкуса собственной крови он ощущал еще и чужеродный привкус — гниловатый и горьковатый.

Да, видел бы его сейчас бурят Михей… Тимофей, на мгновение отвлекшись от боли во всем теле, одновременно и ужаснулся и улыбнулся этой мысли. Старый сэнсэй для начала непременно указал бы на неорганизованность его атаки. А потом нравоучительным тоном процитировал бы одну из сентенций тюк-до. Причем Михей непременно выбрал бы из них ту, которая не говорит явно — хвалит старый учитель своего ученика или ругает…

Например, вот эту: «Собирая урожай, готовь и руки и зубы».Сейчас эта фраза была как нельзя кстати. И характеризовала его как очень даже усердного жнеца…

Футболка и джинсы, задубевшие от пота за прошедшие дни, теперь пропитались еще и кровью. Кровь покрывала и лицо и руки Тимофея толстым запекшимся слоем. И не всегда сгустки были красного цвета.

Зато его собственная, ярко-алая кровь все еще стекала с располосованной щеки на футболку.

Удастся ли смыть это месиво из чашки? Хотя бы частично? Ему хотелось лечь, но сама мысль о том, чтобы уснуть под слоем крови — и своей, и чужой — приводила в ужас. Тимофей на подгибающихся ногах добрел до утопленного в стену крана-фонтанчика, набрал из него воды в небольшую чашку для питья. Затем вылил чашку на голову. Холодная вода огнем полоснула по израненной щеке. Он стоял возле крана, шатаясь и придерживаясь одной рукой за край выбоины, где находился кран. И раз за разом методично поливал себя из чашки. Руки пришлось обливать отдельно. Сгустки чужой крови отделялись от кожи на кистях медленно, словно нехотя. И падали вместе со струйками воды на пол.

Наверное, так продолжалось достаточно долго. Он работал единственной здоровой рукой, полузакрыв глаза и покачиваясь от слабости. Механическая работа успокаивала и завораживала, отвлекая внимание от боли.

Пришел он в себя от звука шагов. Краснокожий, успевший оправиться от хука в лицо, стоял и испуганно глядел. Под глазом на красной коже набухал черно-сиреневый синяк.

Тимофей прочистил горло хриплым кашляньем. Потом выдавил сквозь сжатые зубы:

— Ну?

Краснокожий вздрогнул:

— Мы поговорили…

— Ма-аладцы… — с шепелявым придыханием похвалил его Тимофей. — И что порешили, дети разных народов?

Краснокожий втянул голову в плечи и зачастил, старательно пряча от него взгляд:

— Мы решили, что цивилизованные особи не могут бороться с нецивилизованными. Так что больше мы вас трогать не будем.

— Очень правильное решение, — одобрил его Тимофей.

Признательность в голосе. Интересно, расслышал ли ее краснокожий? Яростное отчаяние уже покинуло Тимофея, забрав вместе с собой все силы, принесенные последним порывом. Он вновь ощущал мучительную боль везде — в разодранном лице, в раненой ноге, в покалеченных пальцах. Сэнсэй был слаб как ребенок. Слаб настолько, что чувствовал сейчас только горячую признательность к своим мучителям за это заявление.

Если краснокожий распознает, что именно звучит в его голосе, то это может стать их концом.

Посланец доброй воли изящно отмахнулся ладонью:

— Мы потерпим вас и дракона. Но в ответ просим не терять отныне человеческого облика. Это относится больше к вам, чем к вашему другу.

И хотя у него не было сил, чтобы заниматься нравоучениями, он не утерпел.

— А нападать… — пришлось облизнуть пересохшие губы, — а нападать толпой в восемь человек на двоих — это, значит, не потеря человеческого облика?

Краснокожий нервно дернулся:

— Мы были вынуждены так поступить…

— Именно так думает каждый убийца, — устало сказал Тимофей.

И отвернулся. Затем посмотрел на руки. Кровь вроде бы смылась.

Он добрел до места, привалился к стене возле неподвижно лежащего Лехи и провалился в болезненное забытье.

* * *

Время текло медленно. А может, быстро — Вигала сидел в полной темноте, не имея никаких ориентиров. Он несколько раз менял позу, всякий раз ощущая, насколько теперь обессилел. Даже после простых движений тело чувствовало усталость. Раза два он проваливался в неспокойный, мучительный сон. Затем просыпался и принимался опять ждать.