Чтобы выразить свою символическую правду, романтическая любовь отбирает и преувеличивает значительные характеристики и буквально игнорирует все, что не имеет прямого отношения к ее цели. Это справедливо и по отношению к искусству вообще. Микеланджело, например, знал анатомию не хуже любого врача своего времени и, вероятно, гораздо лучше большинства врачей. Он мог бы делать рисунки к анатомическим текстам, как Тициан и его ученики, которые иллюстрировали анатомические трактаты великого врача и учителя из Падуи Везалия. Но когда Микеланджело создавал статую Давида для города Флоренции,
1
Роман Эмили Бронте (1818—1848) — английской писательницы. —[251]
он сделал Давида ростом в пятнадцать футов, что, с точки зрения анатомии, вздор. Он лепил тело Давида нежно и тонко, чтобы показать, что это еще совсем мальчик, не тронутый временем и несправедливостями жизни. А потом в кажущемся противоречии сделал правую руку юноши непропорционально огромной.
Он поступил так потому, что в фигуре Давида что-то должно было указывать на силу, стоявшую за пращой, которая убила Голиафа. Микеланджело вольно обошелся с фактами, чтобы символически рассказать правду о Давиде, показать его молодость, нежность и одновременно силу — не только руки, но и духа. В конце концов, юноша ведь смело пошел на бой с гигантским, хорошо вооруженным, закаленным в битвах воином, хотя сам был всего лишь мальчиком. Точное изображение Давида в виде простого мальчика было бы хорошим отчетом, но не было бы искусством.
Возьмем в качестве другого примера «Птицу в полете» Бранкучи
1— сверкающий цилиндрический объект, совсем не похожий на птицу. И тем не менее в нем выражена суть полета. Скульптор отвлекается от фактов и отбирает только то, что передает движение птицы в полете. Он отбирает и преувеличивает только один аспект и на его основе создает свое произведение. И мы видим полет птицы даже наглядней, чем если бы это была фотография реальной птицы в реальном полете. Мы уловили суть полета.Точно то же самое мы делаем с романтической любовью. Мы отбираем какую-то часть своих чувств и преувеличиваем их. Влюбленный говорит своей девушке: «Ты для меня единственная на свете». Буквально это неправда. Он оказался здесь, и она оказалась здесь, и железы их действуют, и наступила весна, а может действовать и множество других факторов.
Он может быть весьма практично мыслящим человеком и действовать по совету песни из «Радуги Финиана»
2: «Если1
Константин Бранкучи (1876—1957) — известный румынский скульптор. —2
Фильм Фрэнсиса Форда Копполы. —[252]
не можешь быть с девушкой, которую любишь, люби девушку, которая к тебе поближе». Если он так и скажет девушке, вряд ли она будет расположена в его пользу. Но если он говорит: «Ты для меня единственная на свете», он получает благоприятную реакцию не только от нее, но и от себя самого. Он придает своим чувствам пэандиозность и сам при этом словно растет. Так он более полно ощущает любовь.
Влюбленный видит в любимой больше, чем кто-нибудь другой. Он восхищается ее внешностью, преувеличивает красоту лица, фигуры или личности. Он вкладывает в нее то, чего в ней нет, но это неважно: он хочет, чтобы так было, он в ней это видит и любит ее за это. Как мы знаем, романтическая любовь создает несуществующий облик возлюбленной. Влюбленный почти не знает реальную девушку. Он влюблен в ее идеальный образ или в такую, какой он хотел бы ее видеть. Аналогично и возлюбленная делает то же самое: она любит свое представление об избраннике или то, каким хочет, чтобы он был.
Все это неразумно. И с учетом того, что произойдет позже, когда влюбленные вступят в брак, абсолютно непрактично. Но вдобавок к рациональным, практичным, эффективным аспектам жизни существует еще и декоративный, артистический аспект. Потребность украшать, создавать красоту есть у всех нас. Мы можем проследить ее вплоть до первобытного человека. На каменной стене пещеры первобытный охотник рисует оленя. Он также украшает свое оружие и свои инструменты. Он изготовляет из оленьего рога нож, а потом украшает его. Вырезает на нем рисунок.
Можно назвать этот первый нож образцом прикладного искусства. Когда первобытный охотник сыт и находится в своей пещере в безопасности, в свободное время он украшает окружающее, тем самым добавляет к своей жизни
[253]
чисто декоративный элемент. Это мы называем чистым ис- кусством.
И если романтическая любовь — искусство, она тоже должна обладать декоративными свойствами. Оно так и есть. Любовь приукрашивает любящих и все аспекты их любви. Соседская девушка может быть всего лишь доброй Элейн. Но влюбитесь в нее, и она превратится в «Элейну прекрасную, Элейну белокурую, девушку-лилию из Астолата»
1. Одна слеза из глаз любимой способна подействовать на нас сильней, чем вода семи морей. Встреча с возлюбленной — высочайшая драма, расставание с ней — величайшая трагедия.