Способный ученик

Тодд встретился с ним взглядом на одну секунду — в следующую секунду он уже перебирал в своем ранце учебники,— но Дюссандер успел понять этот взгляд, в нем без труда читалось убийство. Не в переносном смысле — в прямом. Сколько лет прошло с тех пор, как он видел подобный взгляд — тяжелый, полный ненависти, словно бы взвешивающий все «за» и «против», — но такое не забывается. Вероятно, подобный взгляд был у него самого в тот день, когда перед ним так беззащитно смуглела полоска цыплячьей шеи Тодда... Жаль, не было под рукой зеркала.

Да, я должен блюсти собственный интерес, повторил он про себя, сам удивляясь этой мысли. Его неприятности ударят прежде всего по мне.

Май 1975

— Итак, — сказал Дюссандер при виде Тодда, наливая в пивную кружку любимый свой напиток, — задержанный освобожден из-под стражи. С каким напутствием? — Старик был в халате и шерстяных носках. В них можно запросто поскользнуться, подумал Тодд. Он перевел взгляд на бутылку — Дюссандер хорошо поработал, содержимого оставалось на три пальца.

— Ни одной пары, ни одной завальной карточки, — отчитался Тодд. — Если продолжать в том же духе, к концу четверти будут сплошные пятерки и четверки.

— Продолжим, продолжим. За этим я как-нибудь прослежу. — Он вылил залпом и снова налил. — Надо бы это дело отметить. — Язык у него слегка заплетался; другой бы не заметил, но Тодду сразу было понятно, что старый пьянчужка здорово перебрал. Значит, сегодня. Сегодня или никогда.

Тодд был само спокойствие.

— Свиньи пускай отмечают, — сказал он.

— Я жду посыльного с белугой и трюфелями, — Дюссандер сделал вид, что пропустил выпад мальчишки мимо ушей, — но сейчас, сам знаешь, ни на кого нельзя положиться. Не изволите ли пока закусить крэкерами с плавленым сыром?

— Ладно. Черт с вами.

Дюссандер неловко встал, ударившись коленом о ножку стола, и, поморщившись, заковылял к холодильнику.

Прошу, — сказал он, ставя перед мальчиком еду. — Все свежеотравленное. — Он осклабился беззубым ртом. Тодду не понравилось, что старик не вставил искусственную челюсть, но он все-таки улыбнулся в ответ.

— Что это ты такой тихий? — удивился Дюссандер. — На твоем месте я бы колесом ходил.

— Никак в себя не приду, — ответил Тодд и надкусил крэкер. Он давно перестал отказываться в этом доме от еды. Старик скорее всего догадался, что никакого разоблачительного письма не существует, но не станет же он, в самом деле, травить Тодда, не будучи в этом уверен на все сто.

— О чем поговорим? — спросил Дюссандер. — Один вечер, свободный от занятий. Ну как? — Когда старик напивался, вдруг вылезал его акцент, который обычно раздражал Тодда. Сейчас ему было безразлично. Сейчас ему все было безразлично. Кроме одного спокойствия. Он посмотрел на свои руки: нет. не дрожат.

— Мне как-то без разницы, — ответил он. — О чем хотите.

— Ну, скажем, о мыле, которое мы делали? Об экспериментах в области гомосексуальных наклонностей? Могу рассказать, как я чудом спасся в Берлине, куда я имел глупость приехать.

— О чем хотите, — повторил Тодд. — Мне правда без разницы.

— Ты явно не в настроении. — Дюссандер постоял в раздумье и направился к двери, что вела в погреб. Шерстяные носки шаркали по линолеуму. — Расскажу-ка я тебе, пожалуй, историю про старика, который боялся.

Он открыл дверь в погреб. К Тодду была обращена его спина. Тодд неслышно встал.

— Старик боялся одного мальчика, — продолжал Дюссандер, — ставшего, в каком-то смысле, его другом. Смышленый был мальчик. Мама про него говорила «способный ученик», и старику уже представилась возможность убедиться в том, какой он способный... хотя и в несколько ином разрезе.

Пока Дюссандер возился с выключателем устаревшего образца, Тодд приближался сзади, бесшумно скользя по линолеуму, избегая мест, где могла скрипнуть половица Он знал эту кухню, как свою собственную. Если не лучше.

— Поначалу мальчик не был его другом. — Дюссандер кое-как одержал верх над выключателем и с осторожностью алкоголика со стажем спустился на одну ступеньку. — И старик поначалу сильно недолюбливал мальчика. Но постепенно... постепенно он стал находить определенное удовольствие в его компании, хотя до любви тут еще было далеко. — Держась рукой за поручень, он высматривал что-то на полке. Тодд уже стоял сзади, по-прежнему сохраняя спокойствие, — пожалуй, в эти секунды правильнее было бы сказать: ледяное спокойствие, — и мысленно прикидывал, как он его сейчас изо всех сил толкнет в спину. Впрочем, стоило дождаться момента, когда тот наклонится вперед.