Спотыкаясь о счастье

Ученые, полагающиеся на правдивые, сделанные в реальном времени отчеты внимательных людей, часто бывают вынуждены защищать свой выбор, напоминая остальным, что эти отчеты находятся в строгом соответствии с другими способами измерения счастья. Хотя в известном смысле они были бы вправе напоминать и об обратном. В конце концов, единственная причина, по которой мы принимаем любое из этих физических явлений (от движения мускулов до церебрального кровотока) как показатель счастья, такова: люди нам о них говорят. Если бы все люди утверждали, что в момент, когда скуловая мышца сокращается, моргание замедляется и левое переднее полушарие заполняется кровью, они испытывают гнев или черную депрессию, мы были бы вынуждены пересмотреть свою интерпретацию этих физиологических изменений и принять их как показатели несчастливого состояния. Если мы хотим знать, что чувствует человек, мы должны признать для начала следующий факт: в решающей позиции находится один-единственный наблюдатель. Он не всегда помнит свои прежние чувства, не всегда осознает чувства сиюминутные. Его отчеты ставят нас в тупик, заставляют сомневаться в его памяти и способности употреблять слова в том же значении, что и мы. Но сколько бы мы по этому поводу ни сокрушались, мы должны признать, что это единственный человек, который имеет хотя бы крошечный шанс описать «взгляд изнутри», почему его утверждения и служат золотым стандартом для всех прочих способов измерения. Мы больше поверим его словам, когда они будут соответствовать свидетельствам других, менее привилегированных наблюдателей; когда мы убедимся, что он оценивает свое переживание, основываясь на том же опыте, что и мы; когда тело его будет реагировать так же, как тела других людей, переживших то же самое, что переживает он, и т. д. Но даже когда все многочисленные показатели счастья согласуются между собой, мы все равно не можем быть уверены, что знаем правду о его внутреннем мире. Мы можем быть уверены лишь в том, что приблизились к ней настолько, насколько это вообще возможно для наблюдателя, и этого уже достаточно.

Частота измерений

Предпосылка третья: погрешности в измерении всегда будут проблемой, но по-настоящему серьезной проблема становится в том случае, когда мы ее не осознаем. Если мы не знаем о царапине на очках, то можем сделать ошибочный вывод: в материи пространства разверзлась щель, которая следует за нами, куда бы мы ни шли. Но если мы о царапине знаем, то будем постоянно делать поправку на нее, напоминая себе, что это вовсе не разрыв в пространстве, а дефект оптического прибора, через который мы пространство наблюдаем. Что же могут сделать ученые, чтобы «видеть сквозь» изъяны, присущие отчетам о субъективных переживаниях? Ответ кроется в феномене, который статистики именуют законом больших чисел.

О больших числах многие из нас имеют ошибочное представление, а именно – будто бы они подобны маленьким числам, только больше. Вот мы и ждем от них чего-то большего, чем от маленьких, но не другого. Так, например, мы знаем, что два нейрона, обменивающиеся электрохимическими сигналами через свои аксоны и дендриты, не обладают, по всей видимости, сознанием. Нервные клетки – это простые устройства, куда проще, чем дешевые рации, и занимаются они одним простым делом, а именно: реагируют на химические препараты, выделяемые им подобными. Если мы считаем, что 10 млрд этих простых устройств могут заниматься только 10 млрд простых дел, нам и в голову не придет, что миллиарды их могут проявить некое свойство, какого не проявят ни два, ни десять, ни 10 000. Сознание – именно такой вид внезапно проявившегося свойства – феномен, который возникает отчасти как результат огромного числа соединений нейронов человеческого мозга. Он не проявляется ни в каком из других органов или при соединении небольшого числа нейронов{85}. Квантовая физика предлагает похожий пример. Мы знаем, что субатомные частицы имеют странную и прелестную способность существовать в двух местах одновременно. Но полагать, что любое сочетание этих частиц должно вести себя таким образом, – то же самое, что думать, будто все коровы мира возвращаются в свои стойла в одно и то же время. И они, разумеется, ведут себя иначе, поскольку еще одним из тех самых свойств, порождаемых взаимодействием очень большого числа очень маленьких частиц, будет неподвижность. Короче говоря, большое – не просто больше, чем маленькое, оно иногда – другое.