Справа налево

Есть моменты в жизни, кадры которых навсегда втравливаются в сетчатку. Два из них у меня связаны с поездами-вокзалами. Первый — опаздываем на поезд в Феодосии, но забежали в рыбные ряды купить тюльки, есть у меня такой ритуал — без тюльки из Феодосии не возвращаться. И вот мечусь от продавца к продавцу, пробую помалосольней чтоб, как вдруг из толпы мне под ноги падает навзничь мужик и заходится пеной припадка. Тут же к нему кто-то из спутников припадает, держит голову, — и вот эти горы рыбьего серебра вокруг, садящееся солнце и тишина — вдруг тишина настала, только человек хрипит и мелко трясет головой, бедолага: раненый боец, а над ним — санитар.

Второй — мчимся в Крым, в Курске выхожу за пирожками, поезд трогается, бегу через взбаламученную толпу влететь на подножку, как вдруг толпа расступается, будто на бульон дунули, и вижу, как лежит человек в белой рубахе с залитой кровью грудью. Я прыгаю, и поезд ускоряется под тоненький заливистый вопль: «За-ре-за-ли!»

Бронзовый вексель ( про главное )

Глядя на тюркские толпы дворников и строителей, стекающихся в новогоднюю ночь на Красную площадь, подумал: не пора ли в полный голос призвать Бронзовую Орду на место варягов? Пусть уж Душанбе, Бухара, Бишкек, Джалал-Абад, Алматы, Фергана отныне не церемонятся. Пусть придут целиком и растворят Москву, как вода сахар. Пусть у каждого жителя столицы в руках окажется метла или лопата — лучшее орудие перестройки. Пусть уже сроют и выметут. А уцелевшие станут тогда чувствовать себя, как эвакуированные в Ташкенте.

Заминка ( про литературу )

Юдифь, помолившись, чтобы Всевышний укрепил ее в этот день, — сняла меч и дважды ударила им, чтобы снять с плеч голову Олоферна. Вся суть, вся трагедия и торжество — в этом «дважды». Всё остальное кажется пренебрежимо малым перед этим запинающимся движением. Вся трудность и величие победы израильтян над сокрушенными ассирийцами, которым городские старейшины продемонстрировали со стен Иерусалима добычу Юдифи, — поместились в этот период долей секунды, необходимых девичьим рукам, чтобы снова занести двуручный меч и опустить его.

Пророк как поэт ( про литературу )

Есть в культуре довольно устоявшаяся связь: поэт => пророк.

Но мне кажется, что очень и очень полезно было бы рассмотреть обратное: пророк => поэт. Пророки пользуются переносными значениями, метафорами, различными фигурами речи и т. д., и порой необходимо подспорье в виде квалифицированного анализа классических библейских текстов как текстов прежде всего поэтических, особенно когда читаешь такое у Иезекиля:

(4) И (вот) рождение твое: в день рождения твоего не отрезали пуповины у тебя, и водою не омыта ты для очищения, и солью не осолена, и пеленами не повита. (5) (Ничей) глаз не сжалился над тобой, чтобы сделать для тебя из сострадания к тебе (хоть что-то) одно из этого. И выброшена была ты в поле в мерзости твоей в день рождения твоего. (6) А Я проходил мимо тебя, и Я увидел тебя, попранную, в крови твоей, и Я сказал тебе: «В крови твоей живи!». И Я сказал тебе: «В крови твоей живи!».

Так почему здесь именно так: «В крови твоей живи!»? Ведь всё, что следует дальше, — это такой краткий счастливый роман воспитания и укрепляющихся родственных чувств. Текст — принципиально открыт для истолкования, и поиск точного знания в нем — это труд именно поэтического, вооруженного многими смыслами, чтения.

Мир крыш ( про героев )