Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Тем не менее, предводитель депутации постарался исполнить все, предписанное традициями. Поклоны, снятые шляпы, едва не обметающие пол, заверения во всемерном почтении, а также, разумеется, перечисление титулов и Его Величества, и Его Высочества. Оттовио на протяжении всего действа сохранял бесстрастно-каменный вид. Как и его свита.

— Мой повелитель, — граф, личный посланник Северо-востока, открыл шкатулку из драгоценного дерева, инкрустированного перламутром и чеканными пластинками красного золота, изготовленными столь ажурно и тонко, что могли соперничать с крыльями бабочки.

— Вот пожелания моего…

— Довольно.

Брошенное императором слово прогремело грозным эхом, решительно прервав королевского посланника. Граф замер, не понимая, как следует вести себя, однако быстро сориентировался. Он захлопнул крышку, чуть сильнее и громче, нежели требовалось, как бы демонстрируя недовольство и удивление, а также некоторый протест.

— Ваше Величество, — начал, было, он, и Оттовио повторил, громче, решительнее, с явной ноткой праведного раздражения:

— Довольно!

Дворянское собрание обратилось в слух, единое создание о сотнях ушей. Королевские посланники начали собираться плечом к плечу, недоуменно переглядываясь, будто находились в окружении врагов.

Император откинулся на прямую спинку еще сильнее. Движение вызвало приступ боли в пояснице, юноша закусил губу и стиснул челюсти, в силу этого красивое лицо с резкими чертами обрело неподдельное выражение сурового негодования.

— Я слишком долго позволял бессовестной лжи впустую осквернять мой слух и взгляд! — громко вымолвил Оттовио. — И мне известны многие неправды, что прямо сейчас творятся от имени, по приказу наместника провинции Восходного Севера!

Император намеренно использовал формально правильное, однако, наиболее унизительное по сути определение для королевской власти. Граф поневоле выпрямился и приосанился, видя, как демонстративно принижают и умаляют его сюзерена.

— Ваше Величество… — чуть ли не сквозь зубы начал было отвечать он, но правитель не собирался останавливаться.

— Вы хотели вручить мне какие-то бумаги, — с прежним гневом заметил Оттовио, положив руки на обтянутые шелком подлокотники. — Сказано ли там, что наместник завел собственный монетный двор, где втайне чеканит деньги? Более того, эти монеты заведомо облегчены по весу, а то и обладают сердцевиной из бронзы и меди?

Сказать, что императора слушали со всем вниманием, значило ничего не сказать. Чеканкой субератов и прочими «шалостями» с неучтенным серебром (а то и золотом) увлекались многие, от купцов до аристократов, однако до сих пор негласно соблюдалось определенное равновесие и соглашение. Подпольные изготовители видят края, а императорская власть воздерживается от радикальных действий. Время от времени кого-нибудь варили в кипящем масле, опуская ногами, а не головой вперед, но, как правило, экзекуции подвергали исполнителей и посредников. Если Оттовио бросил открытое обвинение, да еще в таких обстоятельствах, это значило, что или король совсем потерял осторожность и меру, или Хлебодар намеренно пошел на обострение, буквально загоняя губернатора в угол. Или все вместе.

Так или иначе, по меньшей мере, каждый десятый в зале мог бы признаться в том же грехе, поэтому слова императора находили самых внимательных на свете слушателей. Что-то происходило… что-то радикальное и, пожалуй, даже страшное.

— Или, быть может, сын желает дать мне отчет в расхищении 'голодных складов⁈ Кое предварилось внезапной смертью комита, что следил за их наполнением и поддержанием, — Оттовио сделал эффектную паузу и закончил. — Хотя вернее будет сказать: убийством, отравлением комита, верного слуги, проводника моей воли!

Вот это уже была выгребная бочка, которую разбили на торговой площади. То, что склады с запасами хлеба на случай Голода расхищены, знали все. И все, кто мог, участвовали в этом позорном деянии, пользуясь явной слабостью императорской власти. А теперь новый император пошел буквально в лобовую, как жандарм на строй пикинеров. То была мощная претензия, прямая декларация того, что молодой правитель отлично понимает, на чем издавна стояла власть императоров — защита от голодов, создание продовольственного запаса — и намерен возвратить прерогативу. А еще — неприкрытое оскорбление. Формально король действительно приходился императору «царственным сыном», однако по давней традиции его следовало именовать «братом» (или «сестрой»).

Даже самые глупые и невнимательные слушатели начали соображать, что являются свидетелями удивительного, исторического события, от коего разойдутся очень большие волны.

— Ваше Величество! — набычился граф, и Оттовио прервал его вновь громким и гневным окриком:

— Молчите! Когда говорит повелитель, его внимательно слушают!

— Но мы!.. — возмутился, было, посланник, однако внезапно заговорил Шотан. С видом скучающим и расслабленным, Безземельный пообещал, как бы невзначай положив руку на меч:

— Любезный, прервите Его Величество еще раз, и вы не перебьете больше никого и никогда.